…Нонна помнит, как вылетела из подъезда и побежала, оглядываясь, прочь от проклятого дома. Через пару кварталов ей удалось поймать такси, и она попросила отвезти ее на вокзал.
Около шести месяцев она прожила у двоюродной сестры мамы, тети Ники, шарахаясь от телефонных звонков и звука открываемой двери. Доказав себе, как дважды два четыре, что никто не будет ее искать, что она «обрубила концы», она тем не менее старалась не выходить лишний раз из дома. У тети Ники был крутой нрав, и она, Нонна, хлебнула с лихвой жизни бедной родственницы. Тетка попрекала куском хлеба, без конца рассуждала о своей доброте, которая всегда выходит ей боком, вспоминала младшую сестру, любимицу семьи, которой все сходило с рук, в то время как ей, Нике, пришлось пахать с восемнадцати! Как же! Умница, красавица, одета, обута, на выданье, вот только «прынца» подыскать. И она, Ника, несмотря на все это, сделала для нее все, что могла, наставляла, советовала, подкидывала деньги – и никакой отдачи. Вышла замуж по любви, а любовь, она никогда до добра не доведет. Головой надо было думать, повторяла тетка. «Любовь!» – произносила она с отвращением, и слово звучало в ее устах ругательством. Вышла за пьянь подзаборную, от которого одни тумаки и мат! Папаша твой малахольный! Прынц! Рот у тетки не закрывался. Она пилила племянницу за плохо вымытую посуду и невкусно приготовленную еду. Нонна терпела, сцепив зубы. Она поменяла паспорт, взяла фамилию матери и новое имя. На всякий случай. Она не смогла бы объяснить, чего боится. Она сбросила старое имя, как сбрасывает старую шкурку ящерица, и почувствовала себя новым человеком. Изменила прическу, перекрасилась – темные волосы в пепельно-русые. И только через год почувствовала, как разжалась пружина внутри, и она поверила, что свободна. Что та история умерла…
Она нашла работу мелкого клерка в «Мегабанке», генеральным директором которого был Павел Плющ. Однажды он заметил ее, расспросил приветливо, кто такая. Пошутил, засмеялся. Она казалась себе нечистой, некрасивой, ей казалось, коллеги все про нее понимают. А тут Павел Андреевич, на которого охотились все банковские безмужние девицы. Она глаз не смела на него поднять. В один прекрасный вечер после работы они столкнулись на выходе, слово за слово, и он пошел провожать ее. Потом еще раз, словно случайно, а потом пригласил за город. Она сжалась, понимая, чего он добивается, но отказать не посмела. К ее удивлению, он ничего себе не позволил. Они провели день на его даче, довольно скромной для генерального директора, жгли костер и он пек картошку. А она делала салат.
Почти всю ночь они просидели у костра. Он рассказывал о себе, и Нонна чувствовала, как разжимаются тиски страха. Она напоминала себе бездомную собаку, которая с недоверием откликается на доброе слово и хоронится по кустам, боясь выйти на зов. Паша был женат, есть ребенок, мальчик. Жена сейчас в Италии, сын с ней. Ему уже десять, и у него новый папа.
– Мы были очень разные, – сказал он. – Мария – актриса, я – скучный бухгалтер, домосед. Мы продержались вместе четыре года. Однажды она встретила художника-итальянца, любовь с первого взгляда, вспышка, страсть… Мы развелись, и она уехала. Забрала Сашу. Через три года развелась, снова вышла замуж. Знаешь, как сказано в Библии: кому много дано, с того много и спросится. Мария – яркий и безоглядный человек. Другими словами, большому кораблю – большое плавание. А я обжегся и испугался на всю оставшуюся жизнь. Так и живу бобылем. – Он рассмеялся.
Она исподтишка рассматривала его, удивляясь и не веря, что могла привлечь его внимание. Большой, с бритой крупной головой, с неторопливыми точными движениями хороших рук, негромким голосом, искренностью, с какой рассказывал о себе… он был удивительно домашним. И она с грустью чувствовала себя неинтересной, неразговорчивой, с прошлым, которое висит непомерным грузом, от которого ей никогда не избавиться. И если он больше не позовет ее… ну что ж, она поймет. Она сжималась от страха, ожидая, что он начнет расспрашивать о ее жизни, но он ни о чем не спросил. Шевелил прутом в костре; столбом летели искры, с шипением извивались огненные змейки; пахло горящими поленьями.
Спустя месяц он предложил ей переехать к нему. Она задохнулась, не зная, что сказать.
– Согласна? – спросил он.
Она кивнула. Это было шесть лет назад.
Тетка поздравила с кислым видом и напросилась в гости. Изучила мебель, сунула нос во все комнаты, с недовольным видом выспросила Пашу, сколько он зарабатывает, морщилась; бесцеремонно рассмотрела столовые приборы и посуду. Нонна сидела сама не своя от неловкости за хамство тетки. Паша понял и подмигнул.
– Держись за него, – вынесла вердикт тетка, когда они остались наедине. – Золотой мужик. Доверчивый, такому можно что угодно впарить, все схарчит. Считай, повезло.
Нонна вспыхнула, но промолчала. Она не верила своему счастью. Она готова была отдать за Пашу жизнь. Прошлое кружилось в водовороте, погружалось в омут, всплывали отдельные обломки, эпизоды, картинки, но все реже и реже со временем, и она наконец поверила, что оно ушло насовсем вместе с ночными кошмарами.
Они хотели ребенка, даже предприняли для этого какие-то шаги, но, увы. Нонна не теряла надежды… Нина, а не Нонна. Нонна тоже осталась в прошлом. Елена, Светлана, Эмма… все они остались в прошлом.
Паши все не было. Нина позвонила ему на мобильник, но абонент был недоступен. Она знала, что Паша, когда работает, часто отключается. Она сделала себе жасминовый чай. Тонкий цветочный запах поплыл по комнате. Чай остыл, она так и не притронулась к нему. Убогий сюжет сериала раздражал, и она выключила телевизор. Укутавшись в шаль, стояла у окна, смотрела вниз на освещенную фонарями заснеженную улицу. Скоро Новый год, к ним придут друзья. Леша Добродеев… Она улыбнулась, представив его толстые щеки и наивные глаза. Лола… Щучка, называл ее Паша. Ну и злая девка, говорил он. Придет Евгений… без Марты. Как она, кстати? Нужно будет позвонить и спросить. Бедная Марта… Неужели она так и не придет в себя? Евгений сказал, что ее можно навестить. Евгений ходит совсем потерянный. Юнона сделала стойку, насплетничал Добродеев. Лола тоже активизировалась. Пару дней назад он застал обеих у Евгения, причем за полночь. А сам профессор, в дымину пьяный, почивал на диване. А девушки-соперницы сидели на кухне и пили коньячок. Причем не закусывая. Леша говорит, чуть с катушек не слетел, хотя удивить его трудно, всякого навидался. И как, интересно, они собираются его делить, фыркал и тряс толстыми щеками Леша.
Нина поежилась… неужели Марта безнадежна? Странная история, загадка, у которой нет ответа. Вообще, Марта странная… Блаженная Марта! И как легко все они… сбросили ее со счетов. Даже Леша Добродеев, ее верный пес… А нам кажется, что мы незаменимы, что с нами уйдет целый мир и любимые будут оплакивать нас вечно…
«Прекрати», – сказала она себе. Завтра же она сходит к Марте… увидит все своими глазами… Принесет цветы. Она попыталась представить себе цветы для Марты… Синие ирисы? Оказывается, ирисы называются так в честь богини радуги Ириды. Лиловые орхидеи? Красные азалии? Нет, нет и нет. Не то. Она сказала себе, что узнает цветы для Марты в цветочном магазине – станет посередине и выберет то, на чем остановится взгляд. Цветы для Марты…
