– Глерд Юджин, я убедился, что разговариваю с очень благородным и великодушным человеком. Жестоким, но мудрым.
Я поклонился.
– Польщен…
– Ее величество, – сказал он, – должны быть счастливы, что ее трон поддерживают такие люди. Сказать по правде, я не считаю, что правление короля Антриаса лучше. Расчет лишь на то, что на таких огромных территориях он вынужден дать большую свободу глердам на дальних от его центра землях… Но вы меня переубедили.
– Тогда я выполнил свою задачу, – сказал я и поклонился. – Герцог…
– Погодите, – прервал он. – Могу пригласить вас с вашими друзьями в крепость? Чтобы закрепить наши дружеские отношения и чтобы вы уверились, что я отныне буду верен королеве?
Я всмотрелся в него снова, враждебность из него вроде бы ушла целиком, теперь лишь грусть, чувство потери, однако и рост некой уверенности в своем будущем. Или в правильности избранного пути.
– Можете, – ответил я. – Мои друзья останутся на своих местах, а я с удовольствием посижу немного с вами за вашим столом, выпью вина и поговорим о королевстве. Или о женщинах.
Он широко улыбнулся.
– Глерд, благодарю вас!
– Минутку, – сказал я, – надо предупредить моих друзей, что иду в гости и крепость рушить пока что не нужно.
Он спросил с пониманием:
– Вернетесь в лес?
– Зачем? – спросил я. – Мы же военные чародеи.
Он с непониманием смотрел, как я, не вынимая меч из ножен, потрогал рукоять, подвигал там что-то, а оттуда раздался громкий голос очень немолодого человека:
– Да, это Рундельштотт. Что там?
– Я схожу в крепость, – сказал я. – Но если не вернусь до ночи, можете ее снести с лица земли.
Голос Рундельштотта прозвучал несколько озадаченный:
– Да, конечно…
А еще донесся бодрый голос Фицроя:
– Камня на камне не оставим!
– Конец связи, – сказал я. – Ну что, герцог, пойдемте?
Он вздрогнул, посмотрел на меня дикими глазами.
– Если вы вот так переговариваетесь на больших расстояниях… то победа в любой войне… ваша!
– Не стану спорить, – ответил я любезно. – Хотя я не человек войны.
На воротах что-то прокричали вниз, а когда мы приблизились, изнутри распахнули обе створки. Во дворе несколько вооруженных копьями начали присматриваться ко мне очень внимательно, но с мест не сдвинулись.
Карелла права насчет богатств и могущества подобных удельных герцогов: просторный двор уложен широкими гранитными плитами идеально точно, ни одна травинка не пробивается в щели, сам донжон высится как крепость в крепости – величественный и несокрушимый, уже не просто толстая башня, чем обычно являются донжоны, а центральное здание крепости, что медленно перетекает из укрепленного форпоста в роскошный дворец.
Даже вход распложен на первом этаже, широкий и с гостеприимно распахнутыми дверьми, я издали увидел просторный холл, пол из цветной мозаичной плитки, а когда мы с герцогом переступили порог, ощущение власти и могущества нахлынуло с новой силой. Здесь все, начиная от отделки стен и потолка, кричит о самых дорогих материалах и лучших мастерах.
Навстречу то и дело попадаются слуги, просто челядь, иногда стража, пистолеты в обеих руках не спасут, если в тесных коридорах начнется яростная схватка, потому внимательно всматривался в лица, вслушивался в ощущения, нет ли за спиной у кого-то желания всадить в спину нож, но пока лишь сдержанное любопытство, традиционная враждебность к чужакам, а то и полное равнодушие.
Герцог еще в холле отдал какие-то распоряжения насчет обеда, и когда мы вошли в огромный роскошный зал, то едва сели за стол, как слуги по нетерпеливому взмаху руки герцога быстро-быстро начали носить со стороны кухни разнообразные блюда и расставлять на столешнице.
В центре поместили, естественно, большой серебряный кувшин, серебряные чаши с изумительно ажурными сценками охоты поставили перед нами и по кивку герцога тут же наполнили вином.
– Я не очень лажу с придворными, – сказал он, словно извиняясь, – слишком простые и недалекие, потому вы поймете, что я сейчас уцепился за возможность установить контакт с вами, человеком, заметным при дворе и которому явно доверяет ее величество. За ваше здоровье!
– За ваше, – возразил я. – Вы хозяин, и вы старше меня во всех отношениях. Насчет заметности при дворе… мне кажется, вы преувеличиваете. Мне двор не нравится. Я вообще стараюсь там не появляться. Разве что в случаях острой необходимости.
Он сделал большой глоток, взглянул на меня испытующе поверх края чаши.
– Но ее величество вас не любит отпускать, верно?
Я подумал, что даже в такой глуши народ в курсе интриг, сплетен и дворцовых слухов.
– Слухи…
– А еще ее величество, – закончил он, – подарило вам земли глердства Остеранского.
– Верно, – согласился я. – Только я пробыл там едва ли неделю. Не мое это дело, ваша светлость. Сейчас, кстати, я на пути к другому своему замку, что в королевстве Дронтария. К вам заехал по пути, тут не так уж далеко от нашей прямой дороги… Я рад, что недоразумения улажены. Все случившееся останется между нами. У ее величества и так хватает проблем и хлопот. А что улажено, то улажено.
Некоторое время мы ели хорошо прожаренное оленье мясо, мелких и совсем мелких птичек, нежную рыбу совсем без костей и с вкуснейшим хрящиком вместо позвоночника, потом слуги так же молча и без лишних движений принесли всякого рода пироги, начиная с начиненных мясом и заканчивая медовыми и заполненными сладкими ягодами.
Я насыщался неспешно, всем видом показывая, что мне здесь уютно, хорошо, еда из лучших продуктов и приготовлена просто отменно.
Он поглядывал на меня испытующе, оба знаем, совместная трапеза укрепляет доверие друг к другу и даже создает некий мост, но уже на пирогах с медом со двора донесся стук копыт, коней не меньше десятка, громкие уверенные голоса, шум, конское ржание.
Герцог прислушался, сказал без особой радости:
– Мой младший брат Лерман. Молодой, но деятельный.
– Знакомо, – согласился я. – Пока свободой горим, пока сердца для чести живы… Обычные забавы с пьянками и доступными женщинами не устраивают?
Он криво усмехнулся.
– Нет. Он еще не верит, что мир давно поделен. Любая попытка что-то в нем поменять может улучшить и ухудшить, но второе намного вероятнее.
– Особенно, – снова согласился я, – если менять берутся молодые, горячие и честные.
Он взглянул с любопытством.
– Но вы тоже молоды. Еще моложе моего брата. Но вы осторожны, остальные молодые могут назвать ваше поведение, уж не обижайтесь, трусостью.
– Сам так называл, – ответил я. – Я же понимаю, все, кто думает не так, как мы, дураки набитые. И обязательно тупые и ничего не понимают.
