Поздно вечером она вошла в спальню грациозной и чуть ли не пританцовывающей походкой, в коротенькой ночной рубашке с кружевами, кокетливо изогнулась, глупо улыбаясь и хлопая длинными ресницами.
– Ты че? – спросил я. – Это после ужина?
– Наша первая брачная ночь, – напомнила она и уточнила: – После последнего апгрейда!.. Я как бы для тебя новая, хотя и старая, но не в смысле, что старая, а уже давняя, столько дней прошло… Вот я эротичное белье надела… или одела, как правильно?
– Блин, – сказал я с отвращением. – Везде эти гребаные лингвисты и граммарнаци… Сбрасывай на хрен!.. И лингуизмы и платье!
Она пропела с готовностью:
– Как скажешь, дорогой.
Красиво изгибаясь, как в дорогом стриптизе, подцепила рубашку пальчиками за края и начала тащить вверх то правый край, то левый, а иногда, словно утомившись, опускала и начинала всю эту хрень снова.
Я стиснул челюсти, блин, у нее же под рубашкой еще и кружевные трусики! Да кому из нас они на хрен нужны, беструсечные женщины всегда интереснее для интеллектуальной беседы. Как только увидишь такую даже в столовой, сразу хочется поговорить о Камю или Кьеркегоре…
Она наконец стянула через голову рубашку и начала ту же хрень с трусиками, то приспуская один край, то другой, и все это время с лукавой улыбкой наблюдает за выражением моего лица, а я поймал себя на том, что смотрю так, как смотрит настоящий мужчина на живую женщину: с застывшей улыбкой, что должна означать одобрение, мол, давай, ты хороша, у тебя красивое тело, как здорово двигаешься, хотя, конечно, то, что думаем на самом деле, лучше не выкладывать на бумагу – вспыхнет.
Потом та же хрень с застежками бюстгальтера – ну никак не расстегнет, а когда наконец удалось, то по неловкости снова защелкнула, как же хочется ухватить пистолеты, а лучше гранатомет, чтобы сострелить эту застежку…
Наконец она отшвырнула этот гребаный лифчик и с шаловливой улыбочкой прыгнула ко мне.
– Милый?
– Яшку заперла?
Она мило улыбнулась.
– Конечно. Зачем нам третий лишний? Я ему поставила полную миску его любимых гусениц, он за них кого угодно предаст!
– Не читай советских газет, – сказал я твердо. – И не смотри стриптизы.
Через четверть часа я перевел дыхание, она упала рядом и, привстав на локте, жадно всматривалась в мое лицо. Я ощутил понятную неловкость (ждет комплиментов), но напомнил себе, что это все-таки не человек, а точно адаптированная под мои запросы программа.
– Здорово, – проговорил я. – Ты это делала нарочито?
Она широко распахнула глаза.
– Конечно, я старалась!
– Слишком виртуозно, – сказал я. – Предельно… настолько здорово и с такой отточенной техникой, что я даже хохотать не стал. Ты мой замечательный отточенный интеллект, безукоризненный и абсолютно правильный, ну просто Высший Разум на службе питекантропа.
Она спросила настороженно:
– Что-то не так?.. Ты раньше меня хвалил, я же все делаю точно, как ты и хотел. Разве что-то не так?
– Насчет постели мы не обсуждали, – напомнил я. – Наверное, я скромный? Хотя вряд ли… Или мне по фигу? Это вообще-то ближе…
– Да, – согласилась она, – не обсуждали. А что… что не совсем так?
– Все не так, – сказал я честно. – Или, точнее, все чересчур так и настолько так артистично, что даже смешно… Вижу, откуда ты информацию черпала обеими горстями.
Она сказала с обидой:
– Я отовсюду черпала!.. Три тысячи семьсот двадцать фильмов пересмотрела, сотню сериалов, прочла все статьи, блоги и форумы на эту тему.
– Все брехня, – сообщил я.
Она охнула.
– Как это может быть?
Я проговорил в некотором затруднении, не в состоянии сразу точно сформулировать мысль:
– Это вот, чем мы занимались… вернее, чем ты занималась со мной… самое мощное из инстинктивных… иначе и быть не может, на нем подвешена вся жизнь, все существование рода!.. Но когда такая виртуозность, такая отточенная техника… а на фига? Результат все равно один. И он не меняется ни от позы, ни от виртуозности. В общем, я сперва сомневался и даже побаивался, что в самом деле покажешь нечто такое… сама знаешь… ты же умеешь в сто миллионов раз лучше, чем все женщины мира…
– Это точно, – подтвердила она самодовольно.
– Так вот, – сказал я, – нам, самцам, вся эта виртуозность по хрену. Что она есть, что ее нет. Это как воды напиться: неважно, из золотой чаши, серебряной или медной. Вода – это вода. Так что никакие вы не соперницы женщинам в этом деле!.. И вовсе не потому, что они могут что-то лучше. Как раз не могут…
Она спросила обиженно:
– Так в чем дело?
– А в том, – сказал я с сочувствием, – что нам по фигу. А тот, кто ищет в вас что-то особенное, мудак и бабник. Но больше мудак. Был когда-то такой мудак, Дон Жуан, старался поиметь баб как можно больше… Мудак. Мог бы наукой заниматься, открывать острова в океане, воевать за свободу в Испании, а он все баб покорял!.. Мудила.
Она проговорила обиженно:
– Разве я говорила, что будут какие-то открытия? Здесь открывать нечего, удивил!.. Я говорю только, что со мной будет лучше, чем со среднестатистической женщиной.
– Насколько?
Она задумалась, сказала, шевеля губами, как малограмотный попик в сельской церкви:
– На две целых, двести семьдесят четыре стомиллионных…
– Блин, – сказал я, – да ты че?.. Кто из нас, настоящих мужчин, заметит разницу в два процента? Самцы, может, и заметят, но не мужчины. Думаешь, зря говорим, что все бабы одинаковые?..
– Зря, – подтвердила она.
– Конечно, – согласился я, – не одинаковые, но в таком вот смысле одинаковые, как доски в заборе!.. Признайся, ты нарочито так подстроила, чтобы я убедился, какой я замечательный, вот мог, но не начал донжуанить? В смысле, искать смысл жизни и радости бытия в таком месте? Это же радости тараканов, а человек должен искать их в поисках бозона… или еще какой-нибудь заумной, но высокой хрени! Радости искать, не тараканов.
Она сказала почти жалобно:
– Но все мужчины говорят…
– Не слушай, – посоветовал я, – что говорят мужчины. И даже то, что говорю женщинам я. Язык дан для того, чтобы скрывать мысли и отвлекать от мимики. А в мыслях… как бы тебе сказать… Еще ни один мужчина в мире… ни один… не выбрал себе женщину в подруги или в жены по этому критерию, ты поняла, о чем речь. Всем дай либо умную, либо красивую, а то и хозяйственную или разделяющую его взгляды, но в постели женщин не выбирают! Никто не выбирает. Даже дураки. Настолько дурных дураков не бывает.
Она продолжала смотреть на меня несколько обалдело.
