– Насколько? – уточнил Рундельштотт. – И что это у тебя за мешки?
– Это я там в прошлой жизни оставил, – сообщил я. – В дупле старого-старого дуба под охраной мудрой, как наш мастер, совы. А теперь, думаю, пригодится.
Фицрой потер ладони.
– Что-то чую, чую!.. Мне твои мешки нравятся все больше. А когда раскрываешь, жить становится совсем интересно. Садись, теперь будем завтракать по-настоящему.
Я покачал головой.
– Я сыт. Правда-правда. Герцог постарался накормить так, что пришлось пояс расстегнуть на две дырки.
– Не на три же, – заявил Фицрой. – Я обычно расстегиваю на четыре! Тебе еще учиться и учиться, как пировать вволю и в радость. Как прошло?
Все трое притихли, готовые слушать. Я сел, есть в самом деле не хочется, Аня постаралась на совесть, сказал степенно:
– Как я и предполагал в своей мудрости, герцог оказался человеком рассудительным и понимающим доводы. Большого труда не составило убедить его не пытаться вредить королеве. Он понял и принял, что Антриас, который их подзуживает, отберет и те свободы и вольности, что у них сейчас есть, как только захватит Нижние Долины.
– Ты гений! – воскликнул Фицрой в восторге. – Я верил в тебя!.. Я всегда в тебя верил!..
– Правда? – спросил Рундельштотт. – А мне говорил…
Фицрой подскочил, как ужаленный:
– Юджин, не слушай его!.. Мастер, как не стыдно? У вас вон уже почтенная старость налицо, а вы какой-то несерьезный!.. Юджин, а что дальше? Герцог принес присягу на верность королеве?
– Почти, – ответил я.
Он поперхнулся.
– Это как? Либо принес, либо не принес, а как это «почти»?
– Всегда какая-то свинья да помешает, – пожаловался я. – Так и нам помешали. Вбежал младший брат герцога и начал обличать… Ну, все знаете, как подростки любят обличать. Обличал-обличал, герцог начал сердиться.
Фицрой прервал:
– Младшие братья всегда зло. Обличая, он и тебя смешал с дерьмом? А то еще и втоптал? По ноздри?
– Это не считается, – пояснил я с достоинством. – Он не должностное лицо, а так… всего лишь брат. Я мудро разделяю высказывания лиц при исполнении и родственников. Земли этого брата намного западнее, а здесь он в гостях. Потому официально он никто, хотя неофициально дорогой брат.
Фицрой покачал головой.
– Ты дипломат, а я бы ему дал в лоб за такие слова.
Я тяжело вздохнул.
– Какой ты грубый. Я вот ни за что бы так… хотя да, пришлось.
– Что, – спросил Фицрой в недоумении, – что пришлось?
– Дать в лоб, – ответил я. – Нечаянно, но с умыслом. Без всякого желания навредить.
Фицрой спросил с надеждой:
– А что… ты его сильно… это… в лоб?
– Не очень, – пояснил я. – Сапоги уцелели… И пряжка с пояса как новенькая!.. Увы, этот пустячок с младшим братом все испортил. Вот так часто бывает, когда все продумаешь и двигаешься точно и ровно, а на последнем шаге спотыкаешься на каком-то мелком камешке!..
Глава 13
Фицрой вытаращил глаза, не зная, что и сказать, а Рундельштотт спросил в нетерпении:
– Давай о главном! Что герцог? Герцог что сказал?
– Увы, – ответил я со вздохом, – слишком сильны в этих пасторальных землях примитивные родственные связи! Дождемся ли демократии, когда брат идет на брата, сын вяжется с матерью, отец насилует дочь, вообще каждый за себя и только несуществующий Бог за всех?..
Рундельштотт сказал кротко:
– Не отвлекайся.
– Да это я так, – пояснил я, – вбоквельные мысли и раздумья о судьбах родины и Отечества, что идут вразрез с нашей примитивной моралью. В общем, герцог, почему-то сильно обидевшись за погибшего прямо на его глазах всего лишь брата, подумаешь, сразу забыл весь свой неоплатный долг перед королевством и человечеством, в довольно грубой форме велел меня уничтожить сразу и на месте.
– Ух ты, – сказал Фицрой, загораясь, – ну-ну, дальше?
– Уничтожил, – ответил я грустно.
Фицрой охнул, вытаращил глаза.
– Но ты же вроде живой!
Я отмахнулся.
– Да разве это жизнь? Я уничтожен как умелый дипломат, как переговорщик, как умеющий найти выход… Но не нашел, позорно сбежал.
Рундельштотт все это время обгладывал гусиную лапку, наконец зашвырнул ее в кусты.
– Но ты же не отступишь?
– Мастер, – сказал я твердо, – как могу отступить, когда вы учили меня идти только вперед, ломая все преграды, ибо несу демократию и что-то там еще нужное или полезное, не помню?.. Конечно, я просто обязан это дело закончить. Мирно и окончательно.
Фицрой довольно потер ладони.
– Люблю я это, когда ты все миром… Потом точно не с кем ссориться. Пойдем сейчас?
– Куда? – спросил я.
– Решать вопрос, – подсказал он.
Я подумал, кивнул.
– Хорошо, бери мешок. Да не тот старый, а новенький, что я только что принес. Вот этот. Тебе понравится, он тяжелый, а то у тебя руки что-то одряблели.
– У кого одряблели? – спросил он обиженно. – Это у тебя одряблели! Я и два понесу!
– Хорошо, – сказал я кротко, – уговорил. Неси оба.
На вершину холма, где осталось вытертое нашими пузами лежбище, он в самом деле дотащил оба мешка, тяжело дыша и выпучивая глаза, весь красный, как вареный рак.
– Это потому, – сказал он сердито, что на горку! И не шел я, а бежал! Что там у тебя?
– Арбалет, – сообщил я. – Всего лишь привычный арбалет.
У него глаза расширились, когда я вытащил части снайперской «СУБ-12» и начал складывать воедино.
– Ничего себе привычный, – сказал он почти шепотом. – Это даже не знаю… Похоже, эта штука помощнее того арбалета, из которого ты так лихо сшиб флаг на шпиле?
– У тебя хороший глаз, – похвалил я.
Он сказал польщенно:
– Так это же оружие! В оружии разбираюсь. Даже в непонятном. Мужчина оружие должен чувствовать, как элитного коня или податливую женщину. Из того арбалета ты раздробил шпиль на башне, а из этого… даже не знаю. Разве что саму башню?
Я внимательно посмотрел ему в лицо.
– Фицрой, ты кто?
Он дернулся и посмотрел дикими глазами.
– Что, угадал?
– Почти, – согласился я. – Я миротворец, потому обязан прибегать к таким методам, после которых всюду тишина и умиротворение. Этот арбалет – самое миролюбивое оружие на свете! С его помощью можно быстро закончить любое сражение, уложив десяток человек на ключевых постах. Зато это спасет сотни и тысячи, которые убивали бы друг друга при обороне и взятии крепостей.
