– Ну уж отчаяния, – возразила она.
– Тогда просто от тоски, – уточнил я. – Однако в ваших объятиях нахожу утешения и силы… Что это у вас за веревочки?.. Ах да, это я не туда полез, как все в жизни сложно.
Она в испуге оглянулась.
– Глерд, нас могут увидеть…
– Не могут, – заверил я. – Я узрю раньше. Или почую. Неважно… Ох, герцогиня… Какая у вас нежная кожа даже здесь…
– Глерд, нельзя же так… ох, оставьте… Зачем платье задираете мне на голову?
– Чтоб не сползало, – пояснил я жарким шепотом, – а так у вас прекрасное лицо, а ваши полные и красные, как спелые вишни, губы я даже во сне…
Она прошептала в ужасе:
– Глерд!.. Как вы смеете, я такое не позволяла даже мужу…
– Ему и нельзя, – ответил я, – а нам, с нашим родством душ, нашей близостью этических констант, позволено самое полное слияние потных тел…
Она охнула:
– Глерд!.. Нельзя так… Это же какой стыд… Как я могу…
– Расслабьтесь, герцогиня, – шепнул я, – весь грех беру на себя.
– Грешить никому нельзя!
– Без прегрешения нет покаяния, – возразил я. – Герцогиня… Ох, я просто с ума схожу на вас… Как вам удается быть такой чувственно нежной и отзывчивой…
Она шепнула в ужасе:
– Глерд, я ни на что не отзываюсь! Это вы со мной делаете что-то непонятное в угоду своим телесным потребностям, а я нет, я ничего не знаю… и не участвую…
– Поучаствую за нас двоих, – согласился я. – Герцогиня… какое это сладкое безумство…
Жаркий румянец охватил ее лицо, воспламенил розовые уши и даже сполз на грудь. Дивное и возбуждающее зрелище, едва не теряет сознание от стыда и непристойности того, что с нею делают, но мужчине нельзя мешать, а когда я вытерся краем ее платья и опустил его на место, она потупила взор, стараясь не встречаться со мной взглядом.
– Жизнь прекрасная, – сказал я с чувством. – Потому что вы ее украшаете, герцогиня!..
Она покачала головой.
– Глерд…
– Герцогиня, – ответил я с чувством.
Она покачала головой.
– Глерд, вы не останетесь ночевать в постели герцога. Это непристойно. Я не могу пойти на такое, это будет изменой супружескому долгу.
– Герцогиня!
Она вздохнула, отвела взор.
– Я сама навещу вас. В поместье привыкли, что я, как и мой супруг, время от времени навещаю расположенные вблизи и даже дальние цеха. Герцог обычно ездит в самые отдаленные, а я в те, что ближе.
Я подхватил:
– А бухта почти совсем рядом! Герцогиня, я буду ждать вас, томясь негой сладкой.
Глава 7
Возвращался уже ночью, на фоне звездного неба и двух лун поднялась темная стена деревьев, я протиснулся на ту сторону, там у самой воды полыхают костры, все освещено, работа продолжается и ночью.
Охрана явно передала по цепочке весть о моем появлении, внизу от костра с гвардейцами навстречу мне поднялся Ваддингтон.
– Глерд, – сказал он с беспокойством, – не будет с моей стороны дерзостью спросить, как прошел разговор с герцогом?
Я покинул седло, один из гвардейцев быстро ухватил коня под уздцы.
– Не будет, – сообщил я. – Глерд Ваддингтон, как я понимаю, вы беспокоитесь за стройку?
Он ответил торопливо:
– Простите, адмирал, но… из-за этого я и позволил себе переступить этикет…
Я отмахнулся.
– Неважно, главное, ваше отношение к делу. Так что спрашивайте.
Он, все еще смущенный, торопливо взял себя в руки и спросил:
– Адмирал, о чем удалось договориться?
– Все подтверждено, – заверил я. – Жизнь устроена так, что любые связи и договоренности слабеют, если их не подтверждать время от времени.
Он ответил со вздохом:
– К сожалению, это необходимость.
– Потому, – сказал я, – будем подтверждать стойко и без горестного ропота. Как я и сделал. Вообще без ропота. Ибо!.. У нас великие цели, дорогой глерд Ваддингтон. А сейчас прощаюсь до утра. Если, конечно, ничего не случится…
Он вытянулся, в голосе прозвучал сдерживаемый вызов:
– Когда охраняю я по своим правилам, ничего не случится!
И все-таки половина ночи прошла для меня в беспокойстве и тревоге. Постоянно чудится, что где-то что-то прошляпил. Слишком быстрый переход от ничегонеделанья к бурной деятельности и непосильной нагрузке. Но, видимо, во мне что-то да есть такое, что еще в том мире заставляло время от времени отправляться на поиски работы, в то время как мои приятели беззаботно и счастливо жили на пособие и не рыпались.
Так что да, страшно и непривычно быть не просто работником, а руководителем, но еще Пифагор сказал, что стыдно прожить жизнь, так и не узнав, на что способны наши ум и тело.
С другой стороны, при всей жажде ломать и строить, как же хочется просто лежать, а чтоб все само делалось…
В конце концов заснул так вот незаметно, продолжал строить корабли, целую эскадру, и только под утро сообразил, что это сон, потому что легко перепрыгиваю с корабля на корабль в открытом море и не могу вспомнить, когда это страна меня послала сюда штормовать. Или штурмовать, не помню.
После короткого завтрака почти на ходу я торопливо покинул помещение, нужно обойти все бараки и мастерские. Заказы мои сложноваты и причудливые, на взгляд местных умельцев, надо следить, чтобы не привнесли своего «как лучше», не поправляли, не доделывали по своему усмотрению, а потом вышел из последней мастерской и замер на берегу.
Хотя и не эстет, но какая же это красотища… Из предосторожности я сразу расположил верфь на своей стороне бухты, как и все строения, теперь там почти тесно, учитывая возрастающее количество стапелей и выдвинутых в залив причалов.
Даже там, где пока нет даже скелетов кораблей, рабочие уже подготавливают место и таскают туда отесанные бревна. Почти вижу, как начнут обрастать деревянным мясом гордые и прекрасные каравеллы, красивые и романтичные, навсегда оставшиеся эмблемой самого юного и устремленного в будущее периода мореплавания.
Мастера и рабочие почтительно кланяются издали, а я неотрывно смотрел на бухту, где обе каравеллы медленно маневрируют на середине. Ветер, откуда бы он ни дул, расшибается о стену деревьев и уходит поверху, но малая часть все же опускается вниз, как раз достаточно, чтобы осторожно поднимать все паруса.
Роннер Дорриган подошел тихохонько и остановился в сторонке, не навязываясь, хочу замечу, хочу нет, я же адмирал, державных дум глубоких полн…
Я заметил, хоть и адмирал, милостиво кивнул, приглашая приблизиться.
