Я вздохнул еще тяжелее.
– Одно дело вмешаться в уличную драку, другое – в битву армий, что перекраивают карту! Я же не знаю, на чьей стороне правда…
– Что-о?
Он вытаращил глаза, на лице патетическое изумление ребенка, который прекрасно понимает, что на свете существует только его правда.
– На чьей стороне историческая правда, – уточнил я. – В моем королевстве были мрачные и кровавые нашествия… когда начисто вырезалось покоренное население и уничтожались города, но в результате именно на тех выжженных землях и возникли затем новые королевства, что стали самыми богатыми, цветущими и могучими… А убей, к примеру, этих завоевателей и останови нашествие, было бы лучше? Для тех людей – да, останутся живы, но… для будущего? Не сгнили бы те народы в сытости и разврате?.. Может быть, человечеству для взлета необходимы кровавые бури, уничтожающие целые народы?.. Это как кровопускание у человека, которого хватил удар. Не пустить ему кровь – умрет.
Он смотрел с ужасом.
– Ты что говоришь?
– Сам не знаю, – признался я. – Весь в сомнениях, Фицрой. Потому не буду влезать в местные свары. Как получится, так получится. Возможно, для истории лучше, если бы победил Антриас. Как думаешь, будь мы уламрами, на чьей бы стороне воевали?
Он сказал сердито:
– Мы не уламры!
– Но и не дронтарцы, – напомнил я. – Давай начнем строить дивный новый мир, в котором с самого первого дня все будет правильно и справедливо?.. Ну, как сможем.
Он поиграл желваками, глаза сердитые, проговорил с усилием:
– Да, ты прав, хотя прав, как какая-то древняя ящерица, для которой все люди – муравьи…
– Муравьи, – сказал я, – это хорошо. Они тоже люди.
Он ответил сердито:
– Ладно, согласен. Пусть тут все горит пропадом! Отыщем незанятые земли и будем создавать новое королевство на законах справедливости и еще чего-то там умного и красивого, хоть и не понял.
– Это неважно…
– Главное, – подчеркнул он, – на законах, что придумаем мы, а мы разве можем быть неправыми?
– Здесь не сгорит пропадом, – утешил я. – Не один король, так другой. Ничего не меняется, Фицрой!.. А вот мы можем. Ничего, что я так торжественно?
Он зыркнул на меня с недоверием.
– Ничего, хоть и непривычно. Никогда таким серьезным не видел. Будто и в самом деле готов делать то, что сказал!
Я заулыбался, хотел брякнуть какую-нибудь похабную шуточку, но вдруг ощутил, что во мне сейчас в самом деле раскрыло хлебало нечто благородное и возвышенное. Нельзя такому затыкать пасть, а то вообще умолкнет, и стану стандартным чмо, что над всем хорошим погыгыкивает, оставаясь полным говном.
Он с недоверием следил за выражением моего лица.
– На рассвете, – напомнил я.
Он кивнул и вышел, а я принялся старательно рассчитывать, как будем двигаться на юг, если солнце не стоит на месте, а компасов не существует, то ли изобрести сложные астрономические таблицы, но я точно не Коперник, то ли положить перед штурвалом мой кинжал, в рукояти которого есть и компас, пусть даже в виде черточки на крохотном экране.
Через некоторое время дверь отворилась, я, еще не поворачиваясь, узнал бесшумный шаг Понсоменера, хотя, как мне кажется, почувствовал его еще в коридоре, скоро в самом деле на скрипочке заиграю, а то и петь начну.
Понсоменер, который в последние дни вообще не попадается на глаза, хотя даже не представляю, чем он занят, сказал со спины равнодушным голосом:
– Глерд адмирал, в море последние два дня плавает корабль.
– Там многие плавают, – ответил я, – а что не так?
– Один и тот же корабль, – пояснил он. – Слишком уж прилип к этой части моря. Даже берега. Вчера плавал чуть восточнее, сегодня на западе. Будто ищет чего-то. Или что-то ждет.
Я нахмурился.
– Пойдем посмотрим. Это может быть случайностью, а может и опасным. А мы такие везучие, что второе куда вероятнее.
Он распахнул передо мной дверь, словно я дама, а когда двинулись по берегу в стороны выхода из бухты, нас заметил и бегом догнал Фицрой.
– Куда вас несет?
– Купаться, – сообщил я.
– Тогда почему не в заливе?
– Вода пресная, – пояснил я, – и вообще неромантично. Нет борьбы с волнами, возможности утопнуть, быть схваченным кальмаром или русалками…
Он оживился.
– Русалками?.. Можно, я с берега посмотрю?
Понсоменер бросил на него равнодушный взгляд, в котором на миг мелькнуло, как мне почудилось, легкое презрение деда к своенравному и дурашливому внуку.
Береговая полоса здесь на несколько миль вдоль воды заросла могучими деревьями, что значит – присутствие пресной воды сказывается во всей мощи.
Приподняв защитную рыболовецкую сеть зеленого цвета, все трое выбрались на самый край, а там настоящие крупные волны набегают на берег, шелестят галькой.
Понсоменер, ни на что не обращая внимания, кивнул в сторону восточной части моря.
– Видите?.. Сейчас на якоре. Даже парус спустил.
Фицрой спросил быстро:
– И что?
Я проговорил с неохотой:
– Мне тоже как-то не очень нравится этот корабль. Что-то в нем какое-то… не одобряемое моей чувствительной натурой.
Фицрой подхватил:
– А как мне противен! Мне вообще все не наши как-то совсем не нравятся. Даже не знаю почему. Только что в этом мелком суденышке особенного?
– Понсоменер заметил, – пояснил я, – что судно барражирует вдоль наших берегов. Туды-сюды, туды-сюды… Судя по флагу, корабль из королевства Гарн… Да посмотри в бинокль, деревенщина! Вон Понсоменер сразу сообразил.
Он буркнул:
– Понс у нас вообще соображатель.
– Скорее, – уточнил я, – догадист. Догадывается, чувствует…
Понсоменер промолчал, а Фицрой долго всматривался в свой бинокль, проворчал:
– Хочешь сказать, пронюхали?
– Скорее, – ответил я, – что-то смутно заподозрили. Пара кораблей пропала в этой части моря, а когда нет ни войн, ни бурь, такое заметно. А у них море не просто море, а линейное, что значит вытянутое вдоль берега. Остального пространства воды не существует. Так что примерно понимают, где эта вот непонятная гибель кораблей случилась. Теперь выслали корабль, чтобы понаблюдать и проверить, насколько это правда.
– Похоже, – сказал Фицрой, – о бухте не знают?
Понсоменер ответил за меня:
– Скорее всего.
– Тогда что?
– До чьих-то лохматых ушей дошли слухи, – повторил я, – что в этом районе исчезли их корабли. То ли Бермудский треугольник, потом расскажу, то ли еще что, но осторожные люди решили понаблюдать.
