Но подслушать не получится, меня редко отпускают гулять по вечерам и только если во дворе есть другие дети, а сегодня там, как назло, никого. Самый конец лета, все куда-то уехали. Некоторые даже на море. Им везет.
Впрочем, шанс выйти во двор у меня все-таки есть. Ненадолго, но забежать в Жаннин подъезд успею, а это главное.
Способ не очень приятный, зато надежный. Надо сказать маме: «Хочешь, я вынесу мусор?» Если ведро пустое, ничего не получится, но оно редко бывает совсем пустым. Чаще – полным доверху, и тогда мама спрашивает: «Тебе не тяжело?»
Мне, конечно, тяжело. Еще как! И очень противно. Все-таки мусор. Он грязный и плохо пахнет.
Когда ведро совсем легкое, можно нести его на вытянутой руке, но обычно у меня не хватает сил, и тогда ведро ударяет по ноге, это хуже всего. Но приходится терпеть. Когда очень нужно выйти из дома вечером, вынести мусор – единственный вариант. Родители очень не любят сами его выносить и радуются, что я им помогаю.
Вот и сейчас мама, просияв, вручает мне почти полное ведро, спрашивает: «Тебе не очень тяжело?» Я отрицательно мотаю головой и волоку ведро к выходу, думая об одном: только бы не уронить его, только бы не рассыпать!
Так сильно боюсь уронить мусор, что никогда не роняю.
Мы живем на втором этаже, поэтому спускаться по лестнице не очень долго. А через двор идти уже гораздо легче, тут никаких ступенек, ровная земля, отдыхать, поставив ведро, можно хоть через каждый шаг, теперь оно точно не опрокинется. Но самое худшее еще впереди: надо будет поднять ведро, придерживая одной рукой за дно, и высыпать мусор в бак. И потрясти, чтобы обязательно выпала ужасная мокрая липкая газета, которой застилают дно. Иногда мне везет, и она вылетает сразу, но чаще прилипает к стенке, и тогда приходится вытаскивать ее рукой, брррррр! Очень противно.
Вот и на этот раз так вышло, газету пришлось вынимать, а потом долго-долго вытирать пальцы об траву, пока они не стали желто-зелеными от горького пахучего травяного сока – совсем другое дело, такую грязь я люблю.
Пустое ведро стоит возле мусорных баков, а я бегу к качелям, у нас с мамой такой договор: после того, как я выброшу мусор, можно десять минут покататься, даже если уже начало темнеть. Десять минут это, на самом деле, довольно много, все можно успеть – и покататься, и зайти в Жаннин подъезд, а если даже я чуть-чуть опоздаю, мама не рассердится. Мусор-то я уже выбросила, обратно в ведро он не запрыгнет, домой не придет, дело сделано, это для нее главное. А для меня главное – побыть одной во дворе. Когда никого больше нет, тут все мое, как будто я и правда принцесса. У каждой принцессы есть свой собственный двор с качелями где-нибудь за дворцом, куда больше никто не может пробраться. Стражники не пустят, и все!
Первым делом я иду к Жанниному равновесию. Не то чтобы мне нравилось туда залезать, но я все равно иногда залезаю, просто ей назло. Жанна очень не любит, когда там сидит кто-то кроме нее. Если большие мальчишки, она, конечно, помалкивает, что с ними сделаешь. А если кто-то из младших, сразу начинает кричать: «Это мое место!» – и спихивать нарушителя. И меня тоже, хоть и считается, что мы дружим. А на самом деле, наверное, нет. Когда дружат, не жадничают. И не обзываются.
«Хорошо, что я отдала Жанне тети Идину конфету, – думаю я. – Ни капельки ее не… Ой!»
«Ой» – это значит, что на Жаннином равновесии, на ее любимом месте сидит зеленая жаба, такая огромная, что если бы захотела, могла бы, наверное, проглотить целого кота. И меня… Нет, проглотить не смогла бы, но откусить руку и ногу – запросто.
Вот все-таки не надо было Жанну заколдовывать! Жанна и так ужасно вредная, а теперь, когда превратилась в гигантскую жабу, даже подумать страшно, что она может натворить.
На этом месте мужество окончательно оставляет меня, и я бегу домой. Без ведра, зато с такими воплями, что мама выскакивает мне навстречу. Ловит, обнимает, подхватывает на руки, целует, шепчет горячо в самое ухо: «Что случилось, зайчонок? Кто тебя обидел? Все хорошо?»
– Жаба, – говорю я, обессиленно повисая на маме. – Там на равновесии сидит жаба.
– Что?! Какая еще жаба? – растерянно переспрашивает она.
– Зеленая. Огромная-преогромная. Наверное она людоед.
И тут же прикусываю язык. Не надо было говорить про людоеда, теперь мама перепугается еще больше, чем я. А папа еще на работе. И кто нас с ней защитит?
Но мама почему-то наоборот как-то сразу успокаивается. И даже, похоже, радуется. Словно всю жизнь училась сражаться с жабами-людоедами, и теперь точно знает, что делать.
– Ладно, – говорит она, – сейчас мы с ней разберемся.
И идет прямо к жабе, в смысле к равновесию, а меня при этом по-прежнему держит на руках. То есть получается, мы вдвоем туда идем. К жабе! Больше всего на свете мне хочется вырваться и убежать, но наверное нельзя бросать маму одну. Может быть ей только со мной не страшно, а без меня мама сразу испугается, и жаба ее победит? Не знаю. Но лучше не рисковать.
Поэтому я просто закрываю глаза. Будь что будет.
Мы идем, потом останавливаемся. А потом мама вдруг начинает смеяться, и я от удивления открываю не только глаза, но и рот.
– Пластмассовая! – сквозь смех говорит мама. – Твоя жаба-людоед пластмассовая! Солнышко мое, бедный мой заяц, это же просто лейка!
И ставит меня на землю. На земле тоже вполне можно жить – при условии, что ужасная жаба не притворилась пластмассовой лейкой, чтобы нас обмануть. Подманить поближе, а потом кааак…
Но мама уже держит жабу в руках, и ничего страшного не происходит. По крайней мере, никто у нее ничего так и не откусил.
– Дырявая, к тому же, – объявляет мама и сует жабу мне под нос. – Смотри, какая большая дырка!
Я отворачиваюсь и зажмуриваюсь. Это невежливо, но лучше я пока на эту жабу не буду смотреть. А то вдруг от моего взгляда она превратится в настоящую? Мне почему-то кажется, что мой взгляд может все изменить. Раньше мне такое даже в голову не приходило. А вдруг я сама теперь ведьма? Наверное, когда даешь кому-то заколдованную конфету, от этого становишься ведьмой. Жалко, что я раньше не подумала. Ведьмой я быть не очень хочу. Я бы лучше все-таки превратилась в принцессу. Но теперь наверное ничего не исправить.
– Сейчас мы ее выкинем, – говорит мама. – И ведро заберем. И пойдем домой. И знаешь, что будем там делать? Нажарим много-много гренок. И будем их есть с клубничным вареньем. Хочешь?
Я киваю, хотя на самом деле не знаю, чего я сейчас хочу. Но пока мама несет пластмассовую зеленую жабу к помойке, понемногу начинаю понимать: больше всего на свете я хочу, чтобы Жанна превратилась обратно. Если бы она стала живой жабой, тогда еще ладно, даже интересно. Но быть мертвой дырявой пластмассовой лейкой – это как-то чересчур. Живой человек не должен превращаться в мертвое, даже такой вредный как Жанна. Тем более, не такая уж она вредная. Только иногда. И с ней интересно… было.
