— Иди сюда! Давай! Тут так здорово…
Максим, уже наученный горьким опытом, как неприятно бывает, когда вода попадает в уши и в нос, хмуро отвечал:
— Не пойду! Там глубоко.
— Не можешь идти — плыви!
Максим шагнул в воду. Сашка наблюдал за ним с усмешкой, а потом взял да и уронил мяч. Нарочно или случайно — Максим так и не узнал. Яркий шар заколыхался на воде, Максимка потянулся за ним… И вдруг почувствовал, что вода держит его тело! А ноги уже не касаются дна. Он забарахтался, судорожно заколотил руками и ногами, поднимая фонтаны брызг, но какое это было удивительное чувство — он плывет!
Когда Максим проснулся на ковре рядом с Малышом, у него в ушах все еще стоял собственный детский восторженный визг.
Не можешь идти — плыви!
Щелкнул ключ в замке, хлопнула входная дверь. Максим вздрогнул от неожиданности. Он осторожно поднялся с пола (голова закружилась, на мгновение даже в глазах потемнело, но он справился) и вышел в прихожую — посмотреть.
Наташа с Арменом — опять вместе! Вид у обоих усталый, расстроенный, обескураженный… И немного смущенный, как будто их связывает общая тайна. Неужели между ними что-то есть? Вот бы никогда не подумал!
— Привет! Ох, устала — сил нет. Такая духота в городе, и еще эти ужасные пробки… — Наташа говорила безостановочно, как будто старалась заглушить потоком слов что-то такое, о чем говорить не хотела бы. Она даже улыбалась — одними губами, а глаза совсем другие — тревожные и растерянные.
— Куда ездили-то с утра пораньше? Я уж волноваться начал.
— Да так, по делам… Нужно было кое-что в городе. Армен вот подвез.
Она как-то сразу сникла, но все еще старалась выглядеть беззаботной. А улыбка — и вовсе как приклеенная… Значит, совсем нехорошо.
— Наташка, — Максим подошел ближе, прикоснулся ладонью к щеке и посмотрел прямо в глаза, — ты только не ври мне, ладно? Что ж ты меня за идиотика держишь? У меня ведь голова только снаружи покоцанная! Так что говори все как есть.
Наташа потупилась. Они с Арменом быстро переглянулись, и Максиму показалось даже, что сосед чуть заметно кивнул.
— На работу ездили. Хотели узнать… про Верочку — призналась она.
— Ну и?..
— Ты погоди, Максим-джан, — вмешался Армен, — в дом-то пустишь? Сядем, поговорим… Тут думать надо!
— Да, конечно, — Максим посторонился, — проходи.
Вот и еще один день прошел… Вечерние сумерки опускаются на город, укрывая его синим покрывалом, искрящимся сотнями разноцветных огней. В такое время хорошо сидеть где-нибудь в летнем кафе за столиком или кататься на речном трамвайчике, смотреть, как огни отражаются в воде… Или гулять по улицам — просто так, без всякой цели. Просто идти, вдыхать теплый, чуть влажный воздух, говорить ни о чем или молчать, главное — чтобы рядом цокали легкие каблучки по асфальту да теплая маленькая ладошка доверчиво лежала в руке.
Максим изо всех сил старался вспоминать только о хорошем, но стоит чуть расслабиться — и в памяти снова всплывает толстая, наглая и равнодушная физиономия дежурного в отделении милиции, куда Армен привез их с Наташей после долгих просьб и увещеваний. «Как знаешь, Максим-джан, только без толку это!»
Да уж, и правда без толку… «Человек, говоришь, пропал? Женщина молодая? Вчера домой не вернулась? Заявление принимаем через три дня. А ты кто ей будешь — муж? Ах, не зарегистрированы… Тогда не могу, никак не могу». И потом — глумливая ухмылка вслед: «Да ты не переживай так! Нагуляется твоя баба и вернется!»
Брр. Вспоминать противно.
Давным-давно ушел Армен, сославшись на срочные дела, и Наташа прикорнула на кровати у себя в спальне — сначала хотела просто отдохнуть немного, прилегла, не раздеваясь, да так и задремала.
А Максим снова сидел за компьютером. Многострадальный текст, сгоряча уничтоженный еще утром, он легко восстановил из «корзины». Выходит, рукописи и правда не горят, так что ура современной технике.
То, что рассказала Наташа, почему-то совсем не удивило его. С самого начала этой истории было понятно, что силы, действующие против него, никакого отношения к обыденным вещам не имеют. Даже странно, как он мог быть таким близоруким и невнимательным? Очень старался, наверное.
Верочкина голубая сумочка лежала рядом, под рукой, и время от времени он осторожно и нежно прикасался к ней, трогал, гладил, как живое существо. Как будто сама Верочка, где бы она сейчас ни была, становилась ближе.
Ее фотография стояла на столе, рядом с монитором. Максим специально попросил Наташку сдать пленку, что отщелкали у Лехи на даче, в срочную проявку. Надо же, до чего техника дошла — всего два часа, и теперь с глянцевой поверхности улыбается Верочка в венке из полевых цветов, на фоне буйной зелени, и волосы падают на плечи…
Максим долго вглядывался в фотографию. Ему казалось, что где-то в глубине бархатных карих глаз за улыбкой прячется грусть. До мелочей, до самых пустячных деталей он вспоминал последние дни, что пропели они вместе, — и только сейчас понял, что Верочка многое чувствовала гораздо острее и тоньше его самого. Поняла же она, что в квартире был кто-то чужой! И в самом деле — файл пропал из компьютера не сам по себе. Вот тогда бы насторожиться, а он, балбес, только утешал ее и говорил какие-то глупости. Расстроилась из-за потерянного кольца, будто предчувствовала свою судьбу. И потом, когда она говорила с такой убежденностью, что он может изменить этот мир, — разве он поверил ей? Так, умилился слегка, как взрослые умиляются детскому лепету.
И теперь он молил то ли Бога, в которого никогда не верил по-настоящему, то ли еще кого-то только об одном — чтобы дано ему было и вправду изменить то, что произошло. Пусть это выглядит как сумасшествие, но… Это ведь его мир, не так ли? Как там говорил Сашка? Не можешь идти — плыви!
Только безграничная, безоглядная вера может сотворить чудо. Но разве писательство — не акт веры? Разве не написал он тысячи страниц о том, чего никогда не было, — и все же заставлял читателя плакать и смеяться (и деньги платить, кстати!), а значит — верить ему? Хотя бы на час, но — верить.
«Автар проснулся рано утром в отведенной ему комнате. Каменные стены, окошко-бойница под самым потолком… И промозглый холод, что проник до самых костей, несмотря на парчовое одеяло, подбитое мехом. В который раз он удивился человеческой глупости — зачем доброй волей загонять себя в каменный мешок? Жить, будто замурованный?
Он быстро оделся, немного поупражнялся с мечом, потом дернул за шнурок, привешенный к медному колокольчику. Не привык он к слугам, но здесь, во дворце, свои порядки.
Звонить пришлось долго. Автар уже потерял терпение, когда, наконец, дверь отворилась и вошел пожилой хмурый прислужник с кувшином и большим расписным тазом для умывания. Вода была затхлая, желтоватая, не то что из родника в лесу. Видать, давно не чистили дворцовый колодец! Автар плеснул на себя пару раз, морщась от отвращения, — и сразу утерся полотенцем. Слуга открыл узорчатый ларь, что стоял в углу, и с поклоном подал ему бархатный камзол, дурацкие короткие штаны с бантами у колен, шелковые чулки и башмаки с пряжками.
