— Это как уж вы сами пожелаете. Я рад гостям… как бы ни странно это звучало. — Упырь вновь поклонился. — Прошу вас, господа… и дама… вы, верно, желаете отдохнуть. Клянусь остатками своей души, что в доме моем вам ничто не угрожает…
— Вы — Владислав. — Евдокия открыла дверцу.
— Верно.
— Яслава…
По лицу упыря пробежала тень.
— К сожалению, порой судьба бывает жестока с теми, кто вовсе не заслужил жестокости.
— Она погибла?
— В какой-то мере.
А вот эта улыбка Себастьяну вовсе не понравилась. Да и Владислав… нет, не похож он на упыря. Те-то к беседам пустопорожним склонности не имеют, да и вовсе создания, почти лишенные разума, не говоря уже о связной речи. Оно и понятно, с кем им разговаривать?
— Ныне ее судьба связана с моей. А я сделаю все, чтобы вернуть ее. Но прошу вас, господа… — Он указал на ступеньки. — Гроза вот-вот разразится. И в доме будет безопасней.
Словно услышав его слова, небо прогнулось и сыпануло ледяными каплями.
— И вас, князь… — Владислав обратился к Лихославу. — Не стоит оставаться под открытым небом…
Это небо шло трещинами, которые то зарастали, то возникали вновь. И как-то вот неуютненько было даже смотреть на него. Лезло в голову всякое… недоброе… о том, что будет, когда небо окончательно треснет. Небось осколочки-то с него на голову и посыплются.
А то еще и чего похуже.
— Однако просил бы вас вести себя сообразно человеческой природе.
Лихослав коротко рявкнул. Надо полагать, сие означало согласие…
В замке было… не так, как должно бы в логове упыря, пусть весьма себе интеллигентного с виду. Ни тебе запустения, ни паутины, клочьями свисающей с потолка. Разве что сами эти потолки высокие, прокопченные до того, что и не различить под оною копотью рисунка. А ведь был… вон что красное пятно мелькает, что синее… но пламя факелов дрожит и тянется, спеша закрыть и эти малые проблески цвета.
Стены темные, дубовыми панелями забраны.
Гобелены.
И оружие… много оружия… столько, что на малую армию хватит. И все-то, в отличие от потолков, ухоженное. Блестит сталь, отливает синевой, руки к ней сами так и тянутся. С учетом-то личности хозяина тяга эта вовсе естественной глядится.
Себастьян на всякий случай руки за спиною скрестил.
Упырь аль нет, но вел себя Владислав предупредительно. Шел впереди, только куцый красный плащик, на левое плечо съехавший, покачивался кокетливо. Цокали каблуки по каменному наборному полу. И вновь же то ли змеи зеленые по мрамору струились, то ли драконы, то ли еще какая нежить свойства неизвестного.
Разглядеть бы… Сигизмундусова натура, очнувшись не ко времени, вовсе требовала немедля все запечатлеть, если не в рисунках — к рисованию Сигизмундус склонности не имел, — то хотя бы в записях. И в записях подробных! Научный мир жаждет знать особенности упыриного быта… и самого его желательно бы измерить. Рост, вес… клыков размер…
Себастьян потряс головой, избавляясь от этакой блажи. Почему-то показалось, что хозяин этого места без понимания отнесется к подобной жажде знаний. И размах клыков измерить точно не даст.
Снаружи громыхнуло…
— Полное дежавю, — пробормотала Евдокия и ручку этак на холку супруга примостила. Благо тот сам от Дуси ни на шаг не отступал.
Владислав обернулся. И дружелюбная улыбка его напрочь убила желание что-либо мерить.
— Полагаю, вы имели несчастье познакомиться с… моими дальними родичами. Я рад, что вы остались живы…
— А я уж как рад. — Себастьян сложил крылья, которые совершенно не желали убираться.
А Владислав улыбнулся еще шире:
— Думаю, за ужином мы обсудим и это… печальное происшествие.
Главное, чтобы за этим ужином роль собственно ужина доверили кому-то другому.
— А пока отдохните. На втором этаже выберите себе комнату по вкусу. В замке теперь множество свободных…
Владислав остановился перед лестницей, которую охраняла парочка горбатых химер. При виде хозяина они ожили, засуетились, заскулили совершенно по-собачьи.
— Призрак. — Владислав почесал химеру за острым ушком, и она отчаянно завиляла хвостом. Куцым. Поросячьим. — И Тьма. Они вас проводят.
— Может… мы как-нибудь сами?
Может, хвосты у химер и были куцыми, зато вот пасти радовали наличием мелких и острых зубов.
— Если будет на то ваше пожелание. — Владислав вновь поклонился. — Ужин подают в девять. Полагаю, вы услышите…
И туманом рассыпался.
Вот же… попробуй упокой такого. С другой стороны, упокоение подозрительно активных упырей в служебные обязанности Себастьяна не входит.
Да и какие обязанности?
В отпуске он!
Отдыхает, так сказать, активно.
По лестнице первым поднимался Лихо, Он же и комнату выбрал, обнюхал каждую дверь в коридоре и все одно к первой вернулся. Толкнул носом, она и открылась.
А комната вполне себе… правда, оконца узкие, в свинцовой оплетке, в которую стеклышки вставлены, некогда явно разноцветные, но замок, видать, яркости красок не жаловал. Вот и стекла поблекли, выцвели словно. Рисунок различить все ж можно.
Горы.
И замок на краю обрыва.
Круг солнца, от которого два крыла расходятся. А снизу, стало быть, в толще гор, змеи клубками.
Сделано же хитро, каждое оконце — часть малая рисунка этого, а отойдешь, и целая картина видна.
— А здесь тепло, — с удивлением произнесла Евдокия.
Тепло.
Камин вот пылает, будто ждал хозяин гостей, готовился. Ковры расстелил что на полу, что на стенах. Мебель… этакую Себастьян в антикварной лавке видывал. Аккурат такой вот столик кругленький, с шахматной доскою поверху.
К нему еще фигурки положены.
И два низеньких креслица.
Креслица имелись, а вот фигурки, надо полагать, убрали. И то верно, целее будут.
Лихослав прошелся по комнате, а после вернулся к камину, вытянулся, пасть раззявил.
— Ты вообще человеком становиться собираешься?
Рявкнул только.
Евдокия вздохнула. Выглядела она утомленной. Оно и понятно, из самого Себастьяна, по ощущениям, жилы вытянули, а она все ж женщина.
Себастьян по комнате прошелся и обнаружил дверцу, а за нею — еще одну комнату, махонькую, зато, что в нынешних обстоятельствах актуально, с ванной. И вода имелась горячая, лилась из пасти раззолоченного льва, наполняя комнату душистым паром.
Какой заботливый упырь, однако… или он грязных людей кусать брезгует? Себастьян задумался на секунду и пришел к выводу, что вот он точно, находясь в здравом рассудке, чью-то заросшую грязью шею кусать не стал бы.
