— Не знаешь… и даже не догадываешься, — вздохнул Себастьян, понимая, что сделал все возможное.
Совесть его будет спокойна.
— Вот и ладненько, — произнесла вторая невеста божья, этак по-доброму произнесла, с задором, от которого по хребту мурашки побежали. — Раз с мертвыми девками разобрались, теперича и с живыми разберемся…
И монашка подмигнула невестушкам панны Зузинской, каковые этакой фамильярности не оценили.
Девки заголосили слаженным хором.
— Грабют, — выводила Нюся, левым глазом поглядывая на суженого, а правым — на некроманта. Тот стоял, нахохлившись, неподвижный, важный, что старостин петух.
Князь.
Нет, естественно, Сигизмундушка ей нравился, и весьма, вчера вона как к ней прижимался, с трепетом… и сразу видно, что муж из него выйдет справный, нет в нем ни особой горделивости, ни спеси, так, дурь мужская, которая хорошею сковородкой на раз выбивается.
Но все ж князь…
Нюся живо представила, как возвертается она в родную деревню, да не просто с мужем, но с цельным князем.
На бричке.
А в бричке кобылка белая, грива лентами украшена, бубенцы под дугою звенят. Сама Нюся в шелковом алом платье да с шаликом на плечах, тоже шелковым, розами расшитым. И в ушах серьги золотые, на шее — бусы, да густенько, что шеи по-за бусами не видать.
Бронзалетки на руках.
На ногах — ботики красные с каблучками золочеными… а главное, не ботики, но муж грозный… этакий упырей учить не станет, бровкой поведет, от как сейчас, и те сами в могилы возвернутся.
— Убивают… — голосили иные девки, но без души, без вдохновения.
Всхлипывала панна Зузинская.
Хмурился некромант-князь, которому происходящее совершенно не нравилось.
— Чести лиш-а-а-ют…
— И имущества, — веско добавила Евдокия, руку в ридикюль сунув, но рука сия, уже нащупавшая перламутровую рукоять револьвера, была перехвачена.
— Не стоит, — шепотом произнес Себастьян.
— Почему?
— Потому, что имущества у нас не так и много… да и вообще, любопытно…
— Что любопытно?
Евдокии вовсе не было любопытно.
Вагон вдруг наполнился людьми вида самого что ни на есть разбойного, и князь-некромант пошатнулся, не устоял супротив пудового кулака. Евдокия лишь надеялась, что его не убили.
— Спокойно, граждане хорошие, — повторила девка, засовывая пистоль за пояс, стало быть, не видела в нем надобности. — Ведите себя правильно, и никто не пострадает…
Она прошлась по вагону, остановилась напротив панны Зузинской.
— Почти никто…
— Вот… берите… конечно, берите… — Панна Зузинская принялась стягивать перстни, один за другим, поспешно, будто опасаясь, что ожидание девице наскучит. — Все берите… от клиентов благодарных… живы да и ладно, и хорошо… и так их всех помнить буду… от мужа моего покойного свадебный подарок…
Она вполне естественно всхлипнула, только слезы ее девку не разжалобили.
— От мужа, значит? Бывает… ничего, скоро свидитесь.
Обещание прозвучало нехорошо. Себастьяну вообще крайне не нравилась эта ситуация.
Вагон стоял. Отцепили?
Похоже на то… и не просто отцепили, но сняли на другой путь, заброшенный… и вопрос — почему? Потому ли, что вагон был в сцепке последним? Или же по иной причине? Зачем такие сложности ради третьего класса, который выбирают априори люди бедные…
— Что стоишь? — Девка оказалась перед Себастьяном, и Сигизмундус, очнувшийся было, вновь предпочел самоустраниться. От девки веяло первобытною дикою силой, которая Сигизмундуса страшила.
— Очки не отдам! — тоненько взвизгнул вежливый Сигизмундус, сам не понимающий, чем ценен ему столь обыкновенный по сути своей предмет.
— Очки и не надо. Деньги давай…
Девка ткнула в лицо револьвером. Весьма невежливо с ее стороны, но действенно…
— Грабят… — Сигизмундус дрожащею рукой протянул кошель. Весьма потрепанный кошель, который и вид имел прежалкий. — Г-грабят…
И всхлипнул тоненько, что, впрочем, девицу нисколько не впечатлило. Подбросив кошель на ладони, она хмыкнула:
— Совсем меня за дуру держишь?
Вопрос свой, несомненно весьма важный, она подкрепила душевным пинком по голени, которого трепетная Сигизмундусова душа не выдержала.
Без души, следовало признать, с телом было управляться не в пример легче.
— Настоящие деньги давай…
— Уверяю вас, прекрасная панна, — не очень искренне сказал Себастьян и поморщился, до того жалким, блеющим был его голос, — деньги самые настоящие! Мне их в банке вручили…
— Не эти гроши…
А девица вновь пинком наградила, но больше для порядку и прошипела сквозь зубы:
— Пшел отсюда!
Уговаривать себя Себастьян не заставил, он обнял Евдокию, которой происходящее с каждою секундой нравилось все меньше. Она отдавала себе отчет, что люди, заполнившие третий вагон, вовсе не случайно появились в нем. И более того, появившись, не уйдут без должной добычи.
Вопрос лишь в том, кого они такой добычей сочтут.
— Гля, бабы… — раздалось сзади.
А там и визг. И оплеуха… мат…
— Угомонитесь! — рявкнула девка, отвлекшись на мгновение от Сигизмундусовых вещей, которые она потрошила с немалым энтузиазмом. — Не для того сюда явились…
— А для чего? — шепотом поинтересовался Себастьян. За девкой, которая аккурат выворачивала уродливого вида чумодан, он наблюдал с немалым интересом.
Из чумодана на грязный пол летели Сигизмундусовы рубашки, выбиравшиеся с немалою любовью, клетчатые шарфы, панталоны с начесом… дорожный несессер из дешевой кожи. Его девка осматривала с особой тщательностью, перебирая ножики, ножнички и кусачки так, будто бы надеялась узреть средь них скрытые сокровища.
— Где?!
— Не понимаю вас, милостивая панна. — Сигизмундус вздернул подбородок и шарф поправил, правда, при том в фигуре его не было ни капли величественности, напротив, сама она гляделась гротескною, нелепой.
— Где твои деньги?!
Девица явно злилась. И кусала губы. И с трудом сдерживалась от того, чтобы не ударить Сигизмундуса по лицу.
— У вас, милостивая панна. Если вы запамятовали…
— Другие деньги!
— Других нету, — развел руками Сигизмундус. — А ежели вам кто сказал иначе, то он ошибся…
— Сумку ищи…
Посоветовали девице, и она огрызнулась:
— Без тебя знаю…
Сумку она выволакивала из-под лавки, пыхтя от натуги, упираясь обеими ногами в пол.
