– Ну, разное тогда случилось.
Соня поднялась и принялась собирать посуду. Он смотрел на нее, поражаясь, как много сохранила о ней его память – вот эта родинка на ее левой щеке, небольшая, темная родинка, он помнил ее, как помнил, что у Сони маленькие розовые ушки с блестящими сережками. Она всегда носила сережки, а еще у них с Лизой были одинаковые серебряные медальоны, с той только разницей, что на крышке Сониного был выгравирован ее знак зодиака – Рак, а на крышке медальона Лизы – Овен. Он помнил, как Соня говорила, что Рак – это фигня, вот если бы Весы или Дева, тогда можно было бы сделать красивую картинку, ну или на крайний случай – Скорпион, а Рак – это безобразие какое-то. Но картинка была симпатичная, крышку медальона украшали какие-то цветные камни, и Соня всегда носила его, как и Лиза. Эти медальоны сделал им дед, профессор Шумилов. Он умел делать, кажется, все на свете, даром что профессор.
Вот и сейчас на Соне этот медальон, серебро за столько лет ничуть не потускнело, что удивительно.
– Ничего удивительного. – Соня вдруг засмеялась. – Влад, это платина, а камни – изумруды и бриллианты вообще-то. Насчет серебра – ну это просто версия для печати, так сказать. Мой дедушка фигню не дарил никогда.
Это правда. Профессор Шумилов был человек основательный, и если уж делал подарок, то знал, что он придется по душе и прослужит долго. Но подарки он дарил далеко не всем, не признавая обязаловки в этом вопросе. Он считал, что подарки надо дарить только особенным людям – особенным для него лично. И после его смерти оказалось, что эта дача и его квартира завещаны Соне – именно она оказалась для него особенным человеком. Старший сын профессора и его младшая дочь были обижены и не скрывали этого, но оспорить завещание не представлялось возможным – ведь пришлось бы судиться с девятнадцатилетней племянницей, круглой сиротой, а это выглядело бы некрасиво, тем более что оспаривать было сложно, завещание оказалось грамотно составлено, и адвокат, оглашавший его, это знал. Так и досталось все Соне, хотя она, за год потерявшая отца, а потом и деда, вряд ли считала это удачей.
Все это Влад знал от матери, а сейчас просто вспомнил.
– Я читал твои книги.
Соня вдруг смутилась и покраснела.
– Ну чего ты? Читал. Занимательно, весьма. Эльфы там, феи…
Он и сам понимал, что прозвучало это высокомерно – но ничего не поделаешь, слово не воробей. Хотя Соне как будто и дела нет до его тона, она справилась со смущением, потянувшись за пирожком.
– Сока хочешь?
– Давай.
– Налей себе. – Соня подвинула к нему пустой стакан. – Так что насчет бала, ты пойдешь?
– Интересно было бы всех увидеть.
Влад много раз ловил себя на том, как сильно у него поменялось восприятие мира. Книги, которые он читал в детстве взахлеб, теперь казались ему наивными, как пентиум, фильмы, которые волновали его, сейчас были неинтересны. Многое он видел по-другому, и ему было любопытно, насколько изменится его оценка старых знакомых.
Вот оценка Сони у него осталась прежней – соседская девчонка, внучка профессора Шумилова, вечно хмурого молчаливого человека, который всегда был чем-то занят. Тогда Соня была совсем уже взрослой девочкой, которой доверяли его в походах на речку. Но теперь она не кажется ему такой безусловно взрослой, а ее макушка едва достает ему до подбородка.
А еще у нее появилась весьма впечатляющая грудь. Влад вдруг поймал себя на том, что пялится на ее грудь, обтянутую тесной оранжевой футболкой с изображением кошки, и Соня это видит.
– Жениться вам надо, барин.
Он покраснел и отвел глаза, а Соня откровенно потешалась над ним. Она все такая же смешливая и такая же одинокая – подумалось ему, и он удивленно отметил, что иную Соню он бы, пожалуй, не признал. Она всегда была словно в стороне от всех, даже в компании ровесников – болезнь Лизы наложила отпечаток на отношения в семье и на нее саму, а после исчезновения Лизы, когда ее мать отгородилась от всех стеной отчаянного исступленного молчания, Соня и вовсе замкнулась. Влад помнил, как его мама возмущенно говорила бабушке: эта женщина потеряла одну дочь и сейчас теряет другую. Все знали, что мать перестала замечать Соню, словно та была виновата в исчезновении старшей дочери. И Соня запомнила, как ее оттолкнула семья, и осталась наедине с миром, который перекраивала в своих фантазиях как хотела. Влад это сейчас понял: новые и полусказочные миры, которые создавала она в своих книгах, все это – ее одиночество, ее стена, которой она отгородила себя от всего, что причиняет боль.
Как случилось, что они потеряли друг друга?
– Я развелся на той неделе, куда там мне жениться.
Соня кивнула и понимающе улыбнулась. Влад помнил, что она и в детстве была такая же – спокойная, задумчивая, немного грустная, грустная, пожалуй, больше, чем положено, и всегда готовая смеяться, искать что-то веселое и интересное.
– Вот решил отпуск здесь провести, давно не приезжал.
– А я регулярно езжу, но здесь все стало по-другому – какие-то чужие люди, высоченные заборы, охрана… – Соня вздохнула. – Место стало «модным», прикинь! И эти понаехавшие его для меня испортили, вот и сижу на своем участке – благо хоть твоя мама не продала свой, а то совсем невмоготу стало бы, потому что справа поселился какой-то абсолютно неприемлемый тип, выстроил каменный забор, яхта у него тут – а недавно его приятели вздумали порезвиться на моем участке – причалили, понимаешь, и к озеру. У него-то озера нет, а у меня вон какое, и эти недоумки решили, что им все позволено.
– И что ты сделала?
– Вызвала охрану. – Соня ухмыльнулась. – Теперь здесь есть Устав, ты не в курсе? Есть, и он запрещает такие вторжения категорически. А эти пьяные орки дошли до того, что пытались вломиться в дом. Им это показалось забавным.
– И как же ты?..
– Охранники их повязали и вызвали полицию. Пока этот, из-за забора, приехал, их уже увезли. Он, видите ли, дал ключи от дачи какому-то приятелю, но здесь это не оправдание – ну, ладно, у меня дом ничего не стоит, и брать нечего, а остальные граждане здесь реально дворцов понастроили, так что правила ввели очень жесткие. В общем, сидит он теперь за своим забором и в сторону моей дачи даже смотреть боится, а то не было случая, чтоб не изводил меня – продай да продай. Так что я рада, что вы тоже не продали, не то хоть пропадай среди этих малахольных богатеев.
– Мать не продаст ни за что – она надеется сюда внуков привозить. – Влад снова смутился. – Только не скоро она их дождется, похоже.
Он знал о Соне то, что рассказывала мать, она тоже знала о его жизни из того же источника, а вместе у них разговор не получался. Между ними тенью стояла Лиза, и они не могли с этим ничего поделать. Потому что виделись в последний раз в тот год, когда пропала Лиза, между сегодняшним днем и тем летом прошла целая жизнь, но на деле получилось как в кино: кадр из детства – и вдруг они уже взрослые, знакомые незнакомцы. Такой вот монтаж.
