Тилль, сильно растолстевший за зиму, жаловался на одышку. И разумеется, виноваты во всем были шныры и нервная работа, а не непрерывное обжорство. При этом Тилль ухитрялся следить глазами за Младой, которая несла большое блюдо с пловом. Долбушин чертил что-то в блокнотике. Белдо выпил чаю с коньяком, зарумянился и теперь притворялся пьянее, чем он есть. Ушки его багровели, нос был похож на спелую ягоду. Изредка Белдо всхлипывал и говорил:
– Как я сморщен любовью! Как я тесен сам себе!
Но эти теснота и сморщенность не мешали ему булавкой колоть в руку убиравшую со стола Владу, на которую старичок сегодня был за что-то обижен. Влада терпела. Она уже отыгралась, накапав ему в чай вонючей водички из пригоревшей сковородки.
– Дионисий, вы уверены, что это был именно череп? Может, какой-то другой уникум? – внезапно спросил Гай.
Белдо перестал морщиться любовью и с готовностью закивал:
– Да, я клянусь! У одного из тех шныров, что сбежали! Я почувствовал это первым, но, чтобы узнать больше, привлек одного из своих ясновидящих. Прекрасный, талантливый сотрудник и замечательный человек!
– Он умер. Вы же говорили, Белдо, что мозг вытек у него из ушей? Или вы принципиально не отзываетесь о мертвых плохо? – напомнил Долбушин.
Дионисий Тигранович в ужасе замахал ручками:
– Ну да! Да! Ну зачем говорить об этом за столом? Влада, помой чашку и принеси мне другой чай! У этого странный привкус! Думаю, Альберт испортил его своим скепсисом! Вода – я всегда это говорил – притягивает негативные эмоции!
Влада послушно взяла чашку и, облизывая исколотую булавкой руку, направилась в сторону уборной. Она решила, что чашку можно помыть и туалетным ершиком. Попутно Влада размышляла о ясновидящем. Действительно, неплохой был парень, из нового набора, но совсем слабенький. Видя его услужливость, Белдо потребовал от него слишком многого. Эльбы пошли навстречу, и парень не рассчитал свои силы. Зато про череп он рассказал им очень много. Одного он не успел сказать – кто из шныров владеет им теперь. Мозг потек из ушей, а глаза сварились и стали как яичный белок.
– Да он и сам, может, ничего не знает! Шныр этот! – донесся до Влады плаксивый голос Белдо. Похоже, Гай взялся за ее шефа всерьез.
Владе захотелось подслушать, она стала поворачиваться и налетела на Младу. У той с подноса слетело несколько тарелок. Млада так разозлилась, что еда на тарелках протухла прежде, чем они разбились.
– Слепая! Смотри куда идешь! – зашипела она.
– А мне наплевать! – задорно отозвалась Влада.
– А мне чихать, что тебе наплевать!
– А мне наплевать, что тебе чихать, что мне наплевать!.. Кстати, я тебя отравила!
– Чем? – заинтересовалась Млада.
– Ядом кобры!
– Да всегда пожалуйста! Он на меня не действует!
– Знаю. Поэтому я отравила тебя ядом кобры, которую укусила гюрза, а гюрзу ужалил скорпион, а скорпиона я накормила красненькими леденцами, на которые у тебя аллергия!
Чувствуя, как щеки ее покрываются сыпью, Млада рванулась к зеркалу.
– С меня две подлянки и одна мелкая гадость! А леденцы ты покусала сама!.. Я знаю! – прохрипела она.
В кухню заглянул хозяин «Погребка» и с тоской уставился на разбитые тарелки. В каждом зрачке у него сидел жадный гномик и считал денежки.
– Девочки! – тоскливо сказал он. – Там надо горячее подавать! Клиенты же кушать хотят!
Сверля друг друга глазами, Млада и Влада вернулись в зал.
Гай говорил. Рядом с ним было страшно стоять. Его голос казался спокойным, но звенел как стекло.
– Митяй Желтоглазый доставил из-за Второй Гряды самородок! Из-за Второй Гряды, подчеркиваю! Как он нырнул туда, не знает никто! Нести его через болото он не решился и там же, на двушке, отлил из него семь уникумов. Самый сильный уникум – череп. На него ушли все части самородка, оставшиеся после предыдущих шести.
– Но откуда… – начал Белдо.
– Он показывал мне этот самородок! Там, на двушке!.. Я ВИДЕЛ ЕГО ЦЕЛЫМ! Он был такой тусклый, с примесями, но когда его перекладывали, вспыхивал как огонь. Митяй мог к нему прикасаться, и делал это довольно легко. Я – нет. Тогда я и возненавидел Митяя! Почему ему дано, а мне нет? Почему?!
Главы фортов слушали затаив дыхание. Запахло паленой пластмассой. Это под взглядом Гая плавился стаканчик с салфетками. Гай подозрительно принюхивался, не понимая, в чем дело. Первым сообразил Белдо. Мило улыбаясь, схватил стаканчик и быстро передал Владе, чтобы убрала.
Ничтожное событие со стаканчиком прервало поток откровенности Гая. Он отвернулся и замолчал. Тилль досадливо крякнул. Возникла пауза, в течение которой Долбушин продолжать чертить в блокноте, Белдо катал шарики из хлеба, а Тилль ковырял вилкой принесенный Младой кусок мяса и то подносил его к ноздрям, то подозрительно смотрел на ведьму, сохранявшую королевское спокойствие.
Наконец Гай заговорил снова, но уже не стеклянным голосом, а самым обычным, сухим и деловитым:
– Замысел черепа был прост. Всего лишь транспортный уникум. Доставлять с двушки любое количество закладок, не сливаясь с ними. Болото попросту не будет знать, что находится внутри черепа, поскольку он для них непроницаем. Они могут воздействовать только на сознание его носителя, поскольку череп все-таки уникум полного растворения.
– Но болото будет догадываться! – сказал Долбушин.
– Разумеется, Альберт! Но знать и догадываться – разные вещи. Когда вы видите инкассаторскую машину, вы догадываетесь, что внутри не сливовое варенье. Но сколько там денег? Сто тысяч? Сто миллионов? А может, она пуста и тихо-мирно едет на заправку? Этого вы не знаете, а потому не будете нападать на нее, что вы, возможно бы, сделали, если бы вам было известно, что она везет, допустим, самый крупный алмаз.
– Она его не везет! – улыбаясь, сказал Долбушин. – Самый крупный алмаз находится у…
– Да знаю я его! – отмахнулся Гай. – Вы ему хоть хлеба иногда покупайте, своему хранителю! В прошлый раз он воровал еду прямо с тарелок и рассовывал ее по карманам.
– Все предусмотрено. У него в карманах пакеты. А для напитков он носит термос, – сказал Долбушин. – А хлеб ему покупать бесполезно! Если хлеб окажется в целой упаковке, он будет стараться его перепродать! Деньги тоже давать бесполезно: он положит их в банк под проценты…
– У вас в форте одни психи, – брезгливо сказал Тилль.
– А у вас одно мясо! – сказал Долбушин. – И вообще, психи – это не у меня. Психи и шизики – это…
– Можете не продолжать, Альберт! – старушечьим голоском пискнул Белдо. – И не думайте, что я добрый. У меня есть карандашик для записи обид.
Гай наклонился вперед. Стул скрипнул. Главы фортов притихли.
