Закончив возню с носками, Ул умело подремонтировал шилом и леской отпоровшийся рукав шныровской куртки и лег спать. Заснул он мгновенно. Во сне смешно всхрапывал и говорил кому-то: «Низзя! Сгинь! Это не тебе!» Скорее всего, воспитывал Азу.
Родиону не спалось. Круглая, повисшая прямо над башней ведьмарей луна тревожила его. Дважды он вставал и задергивал шторы, но луна светила и сквозь них. Родион ворочался, пытался накрывать голову подушкой, отворачивался к стене. Ничего не помогало. Хитрая луна все равно давила.
Родион вскочил, сорвал штору. По стеклу, прямо напротив луны, ползала пчела. Он не выдержал и прицелился в нее из шнеппера, одновременно прицелившись и в луну.
– Почему ты еще жива? Сдохла бы ты наконец! – сказал он в сердцах, и непонятно было, сказал он это пчеле или луне.
Пчела покрутилась на лунном диске, медно отливая брюшком, и доверчиво перелетела на шнеппер. Родион сердито сдул ее, сунул шнеппер в сумку и, не будя Ула, стал собираться. Открыл холодильник, достал два ледовика и осторожно переложил их в пакет, чтобы взять с собой.
«Ничего, сегодня холодно. Растаять не успеют», – прикинул он. Обуваясь в темноте, ушиб пальцы об одну из охранных закладок, которые им предстояло заложить на рассвете. Поморщился. Присел, ощупывая пальцы, и зачем-то выругал берсерков, будто именно они были виноваты в том, что он не смотрит себе под ноги.
Если бы удалось заложить закладки рядом с башней ведьмарей! Внешне легкая, задача на самом деле таковой не являлась. Спрятать охранную закладку так, чтобы берсерки не смогли от нее быстро избавиться, – непросто. Идеальный вариант – замуровать закладку в фундамент, но это получается редко. Гораздо чаще приходится импровизировать и что-то изобретать.
Спотыкаясь в тесном коридоре, Родион вышел из номера. Лифт вызывать не стал, спустился по лестнице. Толкнул дверь. Вышел на улицу. Было холодно. Возле гостиницы темными кучами лежал снег. На единственной абсолютно чистой машине помадой было написано «Не хвастайся!». На остальных, грязных машинах надписей не было.
Вскинув лицо вверх, Родион посмотрел на сизое небо, и на него ножом гильотины свалилась безнадежность. В глазах зажглась волчья тоска. Захотелось вытащить саперку, выстрелить в самого себя пнуфом и отправиться в Арктику, чтобы крошить там берсерков и пасть в неравном бою.
Скверно, очень скверно было Родиону все эти последние недели. ШНыр казался ему тесным как тюрьма, а предстоящая жизнь длинной, серой, бесконечной. Надоевшее Подмосковье, невзрачный забор, мокрый парк, знакомый до последнего дерева, блочный дом с отслоившейся, покрытой пятнами грибка штукатуркой, нахохленные галки на проводах – все это казалось Родиону невыносимым.
Ну хорошо. Не нравится – всегда можно уйти. Но куда? В бабушкину квартирку на Парковой улице, где до сих пор стоит ее аккуратный диванчик и сохнут на окнах цветы? Найти работу на складе, обзавестись быстро тучнеющими друзьями и слушать рассказы, сколько они вчера выпили и как им после этого было плохо? Нет, в такой среде он задохнется! Тогда, может, перейти на сторону ведьмарей и, устроив пир во время чумы, выжечь себя псиосом?
Эх, если бы не двушка, если бы не Вторая гряда, за которую так мучительно хотелось прорваться! Если бы человек был тленен и смертен – как бы Родион тогда оторвался, как бы пожил для себя! Ничего и никого бы не пожалел! Полыхнул бы как звезда! А сейчас нельзя! Терпи, шныр! Живи и терпи!
Думая об этом и терзая себя, Родион шел вдоль дороги, держа направление на недостроенную телевышку. Ему хотелось разглядеть ее поближе, прикинуть, где на рассвете можно затаить охранные закладки.
Ночной Екатеринбург был городом странным, с загадочной, неправильной геометрией. Привычная геометрия утверждает, что чем усерднее приближаешься к какой-либо точке, тем ближе от нее оказываешься. Тут же все происходило с точностью до наоборот. Вроде бы Родион честно двигался к вышке, но, вынужденный все время что-либо огибать, оказывался от нее все дальше и дальше. Неожиданно он уткнулся в стадион. Несмотря на ночь, там горели все прожекторы и тепло укутанные, казавшиеся толстыми футболисты, разминаясь, бегали цепочкой. На зелени искусственного покрытия горошинами из лопнувшего стручка рассыпались одинаковые мячи.
Родион постоял у стадиона, наудачу повернул и оказался у длинного дома. Здесь с ним произошла необъяснимая вещь. Он вдруг напрягся как собака-ищейка, и даже ноздри его хищно раздулись. Сердце знакомо забилось, как это бывало только за Первой грядой. Прямо перед ним через равные интервалы лежали крупные фрагменты горных пород и оплавленные подземным жаром слитки металлов.
Родиону почудилось, что все это с двушки. Но почему здесь и лежат открыто? Что-то не стыковалось. Родион перебежал дорогу, ухитрившись дважды споткнуться на ровном месте, и выскочил к камням. Он испытывал суеверный страх и одновременно радость.
Не помня о берсерках, которые легко могли стеречь такое сокровище, он стал гладить камни и слитки так, как пожилая женщина ласкала бы своего любимого кота. При мигающих равномерных вспышках желтого ночного светофора Родион поочередно ощупывал все камни, проверяя, не полыхнет ли где внутри закладка. Увы, ни камни, ни железные руды закладками не отозвались, однако радостное возбуждение не покидало Родиона.
Его нерпь, казалось, была такого же мнения. Отдельные фигурки на ней тихо и тепло мерцали, точно огоньки новогодней елки, когда глазами ребенка смотришь в темной комнате из-под одеяла. Вот зажегся кентавр, вот вспыхнул и погас сирин. Остаточно, слабо, даже для зарядки не хватит, но все же…
Постепенно перемещаясь от камня к камню, Родион обогнул дом. Тут что-то заставило его задрать голову и прочитать буквы над застекленным крыльцом. Это был геологический музей при горном университете. Так вот откуда здесь все эти образцы!
Радость Родиона начала погасать, но не погасла.
Нерпь! Почему она отозвалась?
Где-то рядом коротко просигналили. Родион повернулся. Метрах в пяти от него, через газон, остановился неприметный синий «Логан». На крыше машины горели шашечки такси. Водитель, приспустив стекло, подзывал его к себе.
Глава шестая
Пнуйцы
Рыбы не подозревают, что на свете существует вода, поскольку не мыслят своей жизни вне воды. Им просто не с чем сравнивать. И лишь пойманные сетью и вытащенные на берег, осознают, что вода все же была. И вот они корчатся, бьют хвостом, пытаясь вернуться в воду.
Человек часто не знает, что есть Бог, потому что всегда существовал в Боге. И лишь теряя Бога, он мучительно ощущает, что что-то не так, и начинает Его искать.
Кавалерия
Родион осторожно приблизился. Голова шофера имела форму груши. Интеллектуально скромная в висках, книзу она расширялась и украшалась такими мощными челюстными мышцами, что любой пес, скуля, спрятался бы под диван.
– Ехать будем? – спросил водитель.
