Даня на всякий случай опять проводил его до консьержки. У них в подъезде почти на каждом этаже стояли где велосипеды, где коляски, где дорогие лыжи, и он немного опасался, что одна из этих вещей может случайно увязаться вслед за Макаром, ладони которого были чем-то вроде громадного магнита.
– Ну давай пять! – сказал Макар, когда запищал замок и Даня открыл перед ним подъездную дверь. – Не скучай тут, брат! Кавалерии что-нибудь передать?
– Привет передавай, – сказал Даня.
Макар важно кивнул и зачем-то посмотрел на Данины руки, будто привет был чем-то вроде пакета, который ему предстояло захватить с собой.
– А я тут это… ныряю, – сказал Макар, в последний момент вспоминая, что не все еще рассказал. – Мы почти все ныряем. Ну, младшие шныры в смысле. И, представляешь, никто пока закладки не прикарманил. Сильно, да?
– Пока! – повторил Даня с нажимом. – До свидания! Иди осторожно! Тут вот ступенечка!
– А ча такое? – удивился Макар. – Ну пока! Странный ты!
Он сунул руки в карманы и вперевалочку зашаркал к метро, не замечая, что из припаркованной серой машины за ним внимательно наблюдают двое мужчин.
Даня вернулся в кабину лифта и, пока лифт поднимался, попытался стереть надпись «Ракета на США». Увы, надпись не стерлась, только палец запачкался.
У себя в комнате Даня обнаружил своего родителя, Андрея Викторовича. Долговязый и грустный, чем-то похожий на нахохленного мерзнущего журавля, родитель стоял у стены и разглядывал пробковую доску, разноцветные кнопки на которой были пришпилены так, что образовали число «3».
– Что значит «три»? – спросил Андрей Викторович.
– Тебе будет неинтересно! – недовольно отозвался Даня.
Андрей Викторович обиделся.
– Давай предположим, что мне это будет интересно! – сказал он.
– Ну хорошо, – уступил Даня. – «Три» означает количество напрасно убитых сегодня часов. Два часа я перезаливал систему, которую можно было и не перезаливать. Двадцать минут простоял перед зеркалом, пытаясь определить, действительно ли мои мышцы такие дохлые или мне это только так кажется. Еще сорок минут слабовольно читал глупый журнальчик, который мама забыла на кухне. Итог: три часа потерянного времени. Десять тысяч восемьсот секунд.
Андрей Викторович ковырнул пробковую доску пальцем, проверяя, не крошится ли она.
– Ладно… А если бы ты, допустим, час прождал автобуса? Это бы вошло в потерянное время?
– Нет. На остановке я бы читал книгу на телефоне. И это было бы уже не убитое, а вынужденно израсходованное время. То есть не моя вина! – буркнул Даня. Ему хотелось побыть одному, грустя о ШНыре, а приходилось отвечать на глупые вопросы.
Андрей Викторович присел на угол дивана. Своего сына он уважал и немного побаивался, не понимая, как он, скромный начальник небольшого банковского отделения, ухитрился породить такое вот ученое чудо.
В кухне что-то упало. Даня и Андрей Викторович разом повернули головы. На лице у отца Даня заметил беспокойство и страх. Андрей Викторович, человек умный и осторожный, всю жизнь боялся свою жену. Мама у Дани, прекрасная хозяйка и вообще совершенство во всех отношениях, одновременно была женщиной внезапных решений. Задумается-задумается, а потом – бац! Могла внезапно, по одной случайной статье в Интернете, уехать на другой конец страны к какому-нибудь костоправу и пропадать там неделю. Или купить вечером стеллажи и трое суток, не ложась спать, их собирать, никого другого к ним не подпуская. И вроде как это было нормально… ну доктор, ну стеллажи – вполне одобряемая обществом деятельность, – но все равно становилось немного не по себе.
Когда Даня был маленьким, он часто вставал ночью, осторожно заглядывал к родителям в комнату и проверял, на месте ли мама. Не ушла ли пешком на Камчатку, не выпиливает ли лобзиком шкаф. Потом на всякий случай прятал ее обувь, возвращался к себе в постель и спокойно засыпал.
Шум на кухне не повторился. Андрей Викторович с облечением тряхнул головой и слабо улыбнулся.
– Ты поэтому не согласился, чтобы мама купила тебе велосипед? Чтобы не терять времени? – спросил он.
Даня перестал вертеть в руках компьютерную мышь и поднес ее к глазу, ослепив себя красным диодом.
– Не то чтобы я совсем не хотел. Но она собиралась купить мне слишком крутой велик. Я бы невольно влюбился в него. Стал бы искать дополнительно оборудование, бродить по форумам. По самым скромным подсчетам, велик сожрал бы у меня часов сто сорок в год, из которых, собственно, на катание я потратил бы… ну часов двадцать от силы. Да что там двадцать – десять!
– Но ты же должен иногда гулять!
– Иногда я и гуляю, – подчеркнул Даня. – Опять же, я хочу сам решать, куда мне направлять свои стопы, а не чтобы за меня это решал мой велосипед.
– Вещи освобождают время! Например, очень удобно иметь машину, – осторожно оспорил родитель.
Даня усмехнулся:
– Да уж. Покупаешь покрышки, платишь штрафы, а в свободное от штрафов и покрышек время возишь родственников, которые, кстати, гораздо быстрее добрались бы на метро.
Андрей Викторович сердито поднялся. До чего же это сложно – разговаривать со взрослым сыном! А тут еще жена зудит: «Поговори да поговори. А то сидит у себя в комнате как таракан и не пойми чего делает». Шаркая тапочками, он дошел до двери. Оглянулся. Даня, как и прежде, держал у глаза мышь, слепя себя красным огоньком. Кажется, просто ждет, пока отец уйдет.
– До свидания, дедушка! – сказал Андрей Викторович и, позволив себе эту маленькую месть, прикрыл дверь.
Даня моргнул. Ему понадобилось не меньше минуты, чтобы понять, что отец пошутил. Ишь ты! «До свидания, дедушка!» Это кто тут дедушка?
Даня проторчал у себя в комнате до вечера. Лежал на животе на диване и, вытянув руку, включал и выключал лампу. Щелк-щелк. Настроение у него было кошмарное. А все из-за Макара! Пришел, взбудоражил.
Значит, в ШНыре некоторые болтают, что он ушел к ведьмарям? Чудесно! А еще чудеснее, что свойства закладки в нем до сих пор никак не проявились. Мало того что закладку он взял случайно и вылетел из-за нее из ШНыра, так еще и дара никакого не получил.
Лампочка вспыхнула ярче обычного и погасла, почернев изнутри. Все. Довыключался. Даня рывком встал с дивана и стал одеваться. Он решил, что должен пройтись. Продышаться. Иначе он не сможет успокоиться.
Перед тем как выйти на улицу, Даня заглянул на кухню, чтобы перехватить пару бутербродов. Его мама, Галина Сергеевна, сидела за столом и, читая книгу «Готовим в пароварке», делала в ней отметки карандашом.
Даня посмотрел на маму с некоторой опаской. У мамы было два настроения: первое – бегательное, второе – умиротворенное. Сегодняшнее настроение, кажется, было умиротворенным. Это выдавала уже и кулинарная книга в руках. В бегательном настроении мама кастрюльками не интересовалась, и готовил папа.
