Аль, обожавший дразнить собак, спрятался за трубой склада напротив станции. Выглядывал оттуда так, что его видели только дворняги, и скрывался. Дворняги исходили лаем. Даже собака-мать, продолжая лежать на боку и кормить щенят, порой не выдерживала, вскидывала морду и рявкала так, словно кто-то кашлял в барабан.
Солнце затянулось дряблой тучкой, и пошел дождь. Он был такой мелкий, что казалось, будто воздух плачет. Сашка мерз и мок, переступая на месте.
– Подождем. Подождем под дождем! – бормотал он и опять начинал по кругу повторять одно и то же. Эта фраза его гипнотизировала. Он никак не мог из нее выбраться.
Гамов некоторое время с удивлением на него поглядывал, а потом осторожненько отошел в сторону. Электричка выскочила как-то вдруг, дала длинный гудок у переезда и втиснулась на станцию.
Из вагона вышла Рина и остановилась, высматривая встречающих. Рядом, бегая вокруг мамы и буквально обматываясь вокруг нее, носился маленький мальчик.
– Вот у дяди спроси! Да скажите же ему, что драконов не бывает! – воскликнула мама, обращаясь к подошедшему Гамову.
– Ну, дядя, отвечай! – сказала Рина.
– Мальчик! Драконов не бывает! – сказал Гамов и погладил куртку Рины, отозвавшуюся скрытым в ней теплом.
– Не трогай меня! – сказала Рина раздраженно. – Моей куртке это не нравится!
– А что ей нравится?
– Ей нравится одиночество!
Обратный путь до ШНыра показался Рине неуютным. Гамов лез с вопросами. Сашка мерз и молчал. Сама Рина злилась на Гамова за приглашение к Белдо. Кроме того, у нее болели нога и спина, потому что она все же ободралась, сокрушая горшок с любимой бегонией Дионисия Тиграновича.
Они шли по полю, сопровождаемые низко летящим Алем, и искали безопасную тему для разговора. Такую тему быстро нашел умный Гамов, обнаруживший, что Рина о своем пребывании у Белдо говорить не хочет. Он стал вспоминать обстоятельства гибели своих телефонов:
– У меня один телефон в кефире утопился! Хороший был аппарат. Платиновый корпус, четыре степени защиты! На дне океана мог неделю лежать. Но я, видно, забыл гнездо для зарядки пробкой изолировать.
– А у меня буквально одной капелькой воды телефон угробился. Капелька воды – я сам видел, как она летит, – и полный труп… А до этого мок сколько раз – и ничего! И вроде как выключил его сразу, высушил – бесполезно! – отозвался Сашка.
– Да? – удивилась Рина. – А у меня телефон с пятого этажа падал на асфальт – и только крышка отлетела. А потом – буквально через неделю – свалился со стола и накрылся. Видать, перебор ему уже показалось.
У ограды ШНыра Гамов попрощался. Свистнул. Животом прыгнул в седло проносящегося мимо Аля и унесся прочь. Рина с Сашкой перебрались через забор. Здесь, уже в ШНыре, Рина на несколько мгновений прижалась щекой к Сашкиной груди и закрыла глаза.
– У тебя сердце бьется, – сказала она.
– Что? Правда? – удивился Сашка и неуклюже погладил Рину по спине. – А у тебя лопатки торчат! – сообщил он, не зная, что еще сказать.
Рина засмеялась, оттолкнула его и пошла по снегу, пробиваясь к тропинке.
– Я к Кавалерии, – сказала она.
– Ты ночью хоть спала? – спросил Сашка.
– Ну какой-то ночью, безусловно, да, – признала Рина.
В комнате она наскоро переоделась и, прихрамывая, потому что нога болела все сильнее, заторопилась к Кавалерии. Ей хотелось поговорить с ней наедине, однако это оказалось невозможным. В кабинете у Кавалерии сидели Макс и Афанасий. Афанасий разбирал счета ШНыра, а Макс ему помогал. Точнее, считал, что помогает, поскольку топтание по бумажкам не всегда означает помощь.
Временами закопавшемуся в бумажках Афанасию становилось очень себя жалко. Он поднимал голову и печально спрашивал у Кавалерии, когда надо все закончить.
– В девятнадцать тридцать будет еще рано, а в девятнадцать тридцать пять – уже поздно. Впрочем, трудись как трудится! Я нисколько не ставлю тебя во временные рамки! – ласково отвечала Кавалерия.
Сама директриса стояла у окна и осторожно, стараясь, чтобы вода не попала на листья, поливала фиалку. Цветы на фиалке были огромные и все почему-то разные по оттенку. Рина подозревала, что Кавалерия поливает ее водой с двушки, потому что изначально фиалка была обычнейшая. Рузя подарил ее Кавалерии на прошлую «Восьмую марту». И не только одной Кавалерии. Он вообще купил тогда фиалок десять на автобусной остановке в Копытово. И у кого-то они быстро засохли, у кого-то тихо хирели, а у Кавалерии вот и листья-то едва видны были за цветами.
– Еду я, а в автобусе бумажка висит! Ну я читака, я все читаю. «Обращайте внимание на подозрительных лиц!» Я стал обращать, вертеть головой, и, представляешь, все люди в автобусе какие-то подозрительные! Натурально все! Я прям чуть на ходу не выскочил!.. – говорил Афанасий Максу, скашивая глаза и спеша переложить какие-то счета из одной стопки в другую, пока не увидела Кавалерия.
Макс хохотал басом и закидывал назад руку, чтобы почесать спину. Под водолазкой бугрились мышцы.
– Смеешься? Ну-ну-ну, смейся! – укоризненно продолжал Афанасий. – Между прочим, это из-за тебя нам в прошлом году едва электрические провода не отрезали!.. Ну тогда мы еще не были электроподстанцией!
– П-п-п-п… платить по-по-потому что надо в‑в-в-во-время… – заикнулся Макс.
– Сам плати в‑в-в… – передразнил Афанасий. – А если денег нет!. – Не надо было тебе с электриками ссориться. Приехали обычные работяги, топчутся у машины, курят, а тут выскакивает помесь танка с кузнечиком и начинает размахивать арбалетом. Если бы не Кузепыч, отрезали бы… А Кузепыч шу-шу… – за рукав прораба в сторону отвел и ушушукал его как-то.
– Так отрезали ж!
– Отрезали кусок провода от гнилого столба, который в поле торчал. Электрики тоже люди. Могут иногда ошибиться. А у тебя, Макс, не получается с людьми разговаривать. Ты с ними сразу ссоришься!
– А ты вокруг них зайчиком п-п-прыгаешь, п-подлизываешься. Смотреть п-п-противно! – плюнул Макс.
Афанасий поморщился:
– Я замазываю те трещины, которые ты создал своим хамством! Это, знаешь, проще всего – всем нахамить, а потом забиться в угол, притвориться недопонятым правдолюбом и ни фига не делать!
Кавалерия закончила поливать фиалку и, вернувшись к столу, подозрительно уставилась на две кучки бумажек.
– Минуту! – сказала она. – Разве все так лежало?
– Примерно так! – сказал Афанасий. – Ну более-менее! Просто Макс их нечаянно рукавом смахнул.
Столкнувшись с такой наглой ложью, Макс побагровел и начал так сильно заикаться, что не смог выговорить буквально ни звука. Покраснев еще больше, так что возле него и находиться стало горячо, он, растопырив пальцы, стал приближаться к Афанасию с явным намерением его удушить.
