Повозка свернула на другую улицу, и на повороте руки Криспа раскинулись в стороны. Зеваки на верхних этажах и на крышах ахнули: с высоты цезарь выглядел будто распятым на кресте.
На балконе одного из домов шептались два бывших легионера. Один из них перед уходом из армии успел повоевать в Галлии под началом убитого цезаря. Старый солдат пытался уверить друга в том, что у Криспа был двойник. И что убить могли его. Ветеран верил, будто настоящий цезарь может вернуться и отомстить убийцам. Он говорил о том, что в Трире
[41]
могут произойти удивительные события.
* * *
Я отложил книгу и задумался над тем, какой смысл Эрассмуссен хотел вложить в текст.
Что получается? Победило банальное человеческое зло. Не потустороннее, а своё, родное. Могло ли быть по-другому? Га-Шем требовал истребления народов земли обетованной.
[42]
А другой Бог, уже в Новом завете, заставлял страдать своих детей.
[43]
Так есть ли разница? И то и другое превратило бы Землю в нечто, залитое кровью и страданием. Мы получили бы ад в любом случае. Два варианта ада, осенённые одной из больших идей. Одни толпы бы истреблялись другими толпами. Во имя Господа или Бога. Не важно. Они бы явились оправданием любой нелепости. Они бы простили и пожалели. Приняли на себя ответственность.
Эрасмуссен показал третий вариант. Он клонил к менее масштабному, человеческому злу. Которое не призывает уничтожать континенты, вырезать целые народы. И этим оно… человечно, что ли.
Я посмотрел в окно такси. На город.
Так это и есть наш собственный ад? А ничего вроде…
Туман плавно перетёк в облака. Их можно было потрогать руками, просто потянувшись к стеклу. Сигнальные огни машины не проникали глубоко в клубящуюся массу, и мне захотелось ещё выше. Захотелось посмотреть, есть ли там солнце. Вот только трасса закрыта – так сообщил робот. Что-то с погодой стряслось. Выше низзя. Запрещено.
Я согласился и попросил снизиться, поскольку висеть в кромешном тумане тоскливо. Вокруг клубы этой серости. Взгляду не за что зацепиться. Создаётся ощущение, что ты повис в густом тумане, застрял в нём. Что этот туман просачивается внутрь, заполняет сознание.
Постепенно в облаках проявились пятна слабого света. Показались и мощные лучи. По их движению я понял, что мы не стоим на месте, а куда-то летим. На душе будто посветлело. Хотя теплее не стало. Я постоянно растирал холодеющие ладони.
Снизу били прожектора, по быстрым пульсациям которых машины ориентировались в городе. Для нас, обычных людей, прожектора были почти бесполезными – высокочастотные пульсации не различались невооружённым глазом. Они вязли в плотном месиве облаков, тумана и ночи.
Мы продолжали спускаться, и дымка внизу постепенно рассеивалась. Она превратилась в замысловатый калейдоскоп из разноцветных, переходящих друг в друга пятен слабого света.
Отдельные пятна вытягивались в линии – так скопившиеся у перекрёстка аэромашины начинали движение вперёд.
Через всю картинку ползли синие светящиеся змейки, поезда магнитного метро. Вот одна из них исчезла в особенно крупном золотистом пятне. Вокзал. Очертания и габариты подходят.
Мы снизились ещё, и я снова увидел город. Причём после сплошных серых облаков я увидел его таким, что голова закружилась. Я будто очнулся посреди ночных звёзд, хотя помнил, что заснул в серой глухой каморке. Сон оказался ошеломляюще ярче реальности.
Машина заложила вираж, в результате чего всё окно занял светящийся город, и я инстинктивно опёрся об окно, будто боялся выпасть туда.
Оказалось, что в этом районе нет занавески дождя, и пространство просматривается на километры. Город возник в виде нереально высоких небоскрёбов, пульсирующих ксеноном вышек с габаритными огнями, со столбами света от прожекторов, что били вертикально в небо.
Передо мной струились нескончаемые потоки габаритных огней машин.
Ряды рекламных вывесок и огромных экранов. Целые поля и потоки света. Самого разного. Чётко очерченного. Организованного. Замкнутого в лабиринт.
В глаза бросилась совершенная, разумная красота города, которая возникла из тумана и дождя… То, как город научился противостоять иррациональной природной стихии. Передо мной развернулась холодная и чем-то отталкивающая картина… Опять эта иллюзия. Оптическая микросхема. Пожалуй, она впервые пришла в голову, когда я не находился в Облаке. Огромный город, копирующий строение микросхемы.
Я поспешил отвести взгляд.
Снова вираж, на этот раз в другую сторону. В стекле опять показались густые облака с пятнами слабого отражённого света. Вконец дезориентированное сознание попросило пощады, и я закрыл глаза. Но голова стала кружиться только сильнее, показалось, что мы падаем, заваливаясь набок.
Я вновь отрыл глаза и быстро перевёл взгляд с окна на приборную панель. Там обнаружился оптический ретранслятор.
«Телевизор», – выговорил я, справившись с голосом, который сам собой порывался задрожать от холода.
Я попросил сменить канал, и тут же наткнулся на исторический фильм. Что-то о достопримечательностях старого Парижа. Голос диктора рассказывал о культурном наследии восемнадцатого века, о значениях и смыслах памятников архитектуры. Он незаметно заставлял меня думать… чего совсем не хотелось. Хотелось просто занять себя потоком картинок, к которым можно никак не относиться.
«Новости», – отмахнулся я и попросил убавить звук. Судя по картинкам, случился ещё один теракт. Или два. Показывали развороченный мост и сошедшие с магнитных рельсов вагоны. На бегущей снизу ленте было написано, что в результате теракта погибло более ста человек. По предварительным данным имела место кибератака на управляющую станцию. С путей сошли три поезда. Один из них влетел в офисное здание.
