«Экспонаты» лежали вперемешку, без всякого порядка. Директор запустил руку поглубже, в мешанину деревянных и костяных обломков, тряпья и откровенной трухи. Извлёк со дна толстую кипу бумажных листов.
– Что это?
– Реальные экспонаты постепенно заменялись пустой бумагой.
– Без записей?
– Бумага снизу, чтобы не было заметно потери объёма внутри ящика… В каком-то смысле бумага тоже экспонат, – добавил в сторону музейщик.
Надо же, он сам почти смеётся над своими «сокровищами». Если у человека бардак в голове, то он будет и вокруг. Хотя, возможно, его выводила из себя ситуация.
– Не знаю… мне показалось, – я попробовал обобщить ощущения, – тут должны работать настоящие фанаты своего дела. Как может профессионал так обращаться с предметами истории?
– Я сам не понимаю, – директор только развёл руками.
– Сюда часто ходят люди? Посторонние?
– Никогда… Очень редко.
– А подробнее?
– Ну, вот… около полугода назад, если не изменяет память, я показывал… да, именно этот ящик одной экскурсии. Тогда и заметил впервые бумагу, но… не придал значения. Посчитал, что Саххет придумал такой способ сохранения экспонатов. Вроде импровизации. Бумага поглощает влагу, или что-то в этом роде.
– Поглощает? Хм… Разве что вместе с экспонатами… Так какая делегация?
– Электронный журнал. Они делали исторический очерк.
Я усмехнулся:
– Интересно, о чём?
– Культура язычества. О понимании времени у древних. О цикличности и повторах в истории… Оказывается, они думали, что время представляет собой круг. Представляете? Как времена года. Абсолютного времени не существовало.
– И сколько страниц?
– Что?
– Сколько веков охватывает культура язычества?
– Это не века, а тысячелетия, – показалось, директор смутился. – С момента появления человека разумного до христианства. И позже. Христианство не сразу победило языческие культы. Десятки тысяч лет, точно не известно. Мы более-менее знаем, когда исчезли последние общины язычников, а уж когда они появились… О том времени мы ничего не знаем.
– Язычество охватывает большую часть истории человечества?
– Десятки тысяч лет. Но некоторые считают, что сроки нужно пересматривать в сторону многократного увеличения.
– И сколько журнальных страниц занял очерк? Пять-шесть?
Директор ответил с раздражением:
– Причём здесь это?
– Ладно, – я предложил перемирие. – Но всё же… Что общего в украденных экспонатах?
– Толком неясно, – директор направился к выходу, а я последовал за ним. – Предположительно, большинство – предметы культа земли.
«Опять. И здесь эта Земля», – мелькнуло в голове. Чёртовы экологи кричат о ней на каждом углу.
[5]
Я отметил это как версию. Слабенькую, предварительную, но всё же…
Мы вернулись в его кабинет и расположились так же, как и сидели до похода в подземелья. Иными словами, мало что поменялось, прежде всего, в качестве информации по делу. Мы увидели много, но почти ничего не узнали. Такое случается.
– А вот эти предметы культа… – продолжил я прерванный разговор. – Как можно понять, что перед тобой именно они?
– Они иррациональны.
– Не понимаю.
Директор выдохнул что-то вроде «я тоже». Извлёк из кармана пачку сигарет, но затем предложил другой вариант продолжения разговора:
– Выпьете?
Я согласился. Музейщик достал из ящиков стола два бокала и бутылку вина. Затем бросил на меня короткий взгляд и добавил бутылку виски.
– Вино примечательное. Я его недавно обнаружил, когда разбирал сейф предыдущего директора. Полвека лежало. Но есть виски. Коньяк. Они… посвежее.
– Раз мы в историческом месте, прикоснёмся к истории.
– Попробуем её на вкус, – произнёс музейщик голосом заговорщика и подмигнул мне.
Распечатал бутылку.
– Давно вы за главного? – спросил я, глядя на то, как мужчина осторожен с бутылкой.
– Лет пятнадцать. Ему было под восемьдесят. Не доработал до пенсии всего месяц.
– Кто?
– Предыдущий директор.
Он разлил по стакану.
– Что с ним случилось?
– Скоропостижная смерть. На выходе из музея. Ступил за порог и…
– Сердце?
– Оно самое. Я занял его место.
– Не знал, что от этого ещё умирают.
Директор поднёс свой бокал к лицу и вдохнул аромат вина. Я последовал примеру.
– Он был… старой закалки, что ли. Не признавал новых… игрушек. Но время-то идёт, – он сделал небольшой глоток, смакуя его.
Мы отпили примерно по половине налитого.
– Ничего так, – неосторожно произнёс я, но, заметив обиженный взгляд директора, поспешил продолжить фразу. – Мне не с чем сравнивать. Вина не пил целую жизнь. Предпочитаю виски и коньяк.
Мужчина принял извинения и освежил мой бокал.
– Так что там с культом? – спросил я.
– А?.. Они… бессмысленны. Не имеют значения. Для нас.
– Это трудно понять.
– Допустим, перед вами черепок. Глиняный. На нём раскраска. Какой-нибудь орнамент. Вы не можете сказать, что он означает. Может быть, мы видим простое украшение предмета быта, а может, посвящение божеству. Это знали лишь те, кого давно нет. Да и – встреть мы их – они бы нам не сказали.
– Почему?
– Мы чужаки, а у них родо-племенной строй. Замкнутый на себе. Всё имело значение только в смысле данных связей. Культ предков, покровителей рода, природных духов. Вы услышали?
– Что?
– При-родных духов. Тех, что при роде… Извините, под вино только конфеты, – директор порылся по ящикам. – Надо же, вызвал гостя и забыл обновить… личные закрома.
– Ничего.
– Теперь… для нас это только слова. А они жили внутри этого. Не отстраняясь. Не сомневаясь. Не пытаясь взглянуть со стороны. Не понимая.
Мы выпили ещё.
– Интересно, какими они были, – выговорил я, ощущая, как начинает действовать алкоголь.
