– Крест? – оценил он внешний вид «приемника». – Либо они под конец войны окончательно спятили, либо тронулся я… Ты тоже это видишь?
– Там есть красный тумблер? – Алина вспомнила слова Готта.
Последовал утвердительный кивок, палец мужчины нащупал тумблер с облупившейся краской. Кажется, бледно-розового цвета.
Осмотревшись, девушка заметила лежащую рядом форму старшего офицера СС, совершенно не истлевшую. И больше ничего.
«Тяжелый, черт!», – кряхтел Алик, взваливая на спину «FTH-IA» как рюкзак и завязывая ремни на нем.
Внезапно Алина припала на колено, в ужасе закрыв голову руками, – ей почудился свист падающей бомбы.
– Что? – ничего не слышавший мужчина охнул и вскинул «шмайсер».
Он поспешил встать рядом и принялся озираться по сторонам.
– А?! Ты… ничего не…
Алик держал на прицеле тоннель.
Немного придя в себя, Алина осторожно поднялась и замотала головой.
– Бред какой-то… – она горько усмехнулась. – Нам придется в нем выжить.
– Станем сумасшедшими, да? Свихнемся? – постарался пошутить мужчина. – Чур, ты первая.
Мысленно поблагодарив его за попытку, девушка уставилась в серый потолок и сжала кулаки:
– Выход должен быть рядом.
– Этот немец… он воевал здесь?
– Вряд ли. В то время Готт только родился.
– Интересно, где это произошло? Здесь?
В растерянности Алина еще раз оглянулась: «В смысле – здесь?»
– Пойдем, – сказала она. – Мы нужны ему, а он нам. Это все, что нужно.
Из-под ног раздался сухой хруст – они пошли дальше. В голове Алины опять зазвучал голос Готта: «Одно и то же проклятие голода. Мы все отравлены».
Она украдкой бросила взгляд на мужчину, согнувшегося под тяжестью «FTH-IA».
Бледное лицо. Бессмысленные усталые глаза и синяки, напоминающие… трупные пятна.
Споткнулся, и колено дрожит. Неровное, хриплое дыхание. Или я сама так дышу?
«Неужели я выгляжу так же? Мы двое… как приведения», – подумала она и тут же остановилась. Помотав головой и отогнав дурные мысли, девушка поплелась следом, переставляя налитые свинцом ноги. Она ступала по пыли и обломкам.
Чувство безысходности и щемящая тоска, иглой вонзившаяся в сердце, дали понять – это забытое Богом место. Ирреальность окружающего пространства породила странные раздумья с деформированным смыслом… Вряд ли здесь что-то старилось на самом деле. Вряд ли что-то увядало. Жизнь растаяла, как призрачное наваждение, мгновенно, и теперь вокруг только ошеломляющая правда. Пелена времени не в силах ее скрыть. Повсюду не прошлое, а единственно возможный, неизбежный вариант будущего, хаос и разупорядочение. Люди смертельно устали.
Они вошли в мрачный зал. На одной из стен висел рубильник, рядом с которым находилась закрытая металлическая дверь с фашистским гербом – хищная птица сжимала в когтях свастику, древний символ круговорота, бесконечного возращения боли и страданий.
«Похоже, пришли».
– Давай, – прошептала Алина, силясь справиться с неприятным ощущением в пересохшем горле.
Сняв «FTH-IA» со спины, мужчина поднес его к закрытой двери. Алина потянулась к рубильнику.
– Ну, – подмигнул десантник, пытаясь подбодрить то ли ее, то ли самого себя.
Рубильник с противным скрипом – почти визгом – опустился вниз.
В течение секунды ничего не происходило.
Алик только успел уставиться на Алину вопросительно-тревожным взглядом, как на потолке зажглись лампы, полностью осветившие зал. На стене ожило радио.
Вначале из него доносился только треск, но затем… переговоры советских летчиков в радиоэфире:
– Захожу на первую точку.
– Тридцатый, прикрой!
– Вася, уснул, что ли?!
– Прикрывай, мать твою! На хвосте «фокер»!
– А-а! Получи, фриц!!
– Ты снял его?!
– Порядок!
– Прицельная точка, сбрасываю груз.
На стенах загорелись мерцающие лампы с надписью «achtung». Дико взвыла сирена.
Отворилась дверь – с леденящим и точно царапающим душу скрипом. Фашистский герб медленно «уехал» внутрь стены, впуская в зал предчувствие непоправимой беды, отчего все тело напряглось само собой. Из открывшегося тоннеля раздался топот многочисленных ног в тяжелых военных сапогах.
Алик решился заглянуть туда: оказалось, что к ним бежит отряд эсэсовцев, вооруженных холодным оружием, длинными кортиками и автоматами «шмайсер». Их лица скрывала ткань странных масок, абсолютно черная, будто обугленная материя, а глаза…
Их не было вовсе.
«Надо же, как…» – Алик вспомнил тот «полицейский спецназ», стоявший на фоне мрачного леса с автоматами, которые он принял за модификацию АК47.
– Чтоб вас! – закричал мужчина и начал стрелять.
Пули попали в первых эсэсовцев, и те повалились с ног, не издав ни звука.
Алина подскочила к «FTH-IA» и развернула его к себе панелью с красным тумблером.
Раздался вой падающих бомб. Помещение сотряслось от серии взрывов, произошедших где-то недалеко. Немцы в тоннеле тут же рухнули на пол.
С потолка посыпались осколки бетона. Один из них попал на прибор и отколол тумблер так, что включить его уже не представлялось возможным.
– Нет! Нет! – в отчаянии закричала девушка, осознав, что единственный шанс потерян.
Она упала на колени и сорвалась в истерику.
Устоявший на ногах Алик резко повернулся в сторону тоннеля, из которого они недавно вышли, но и там тоже показались эсэсовцы. «Шмайсер» Алика выпустил в них оставшуюся половину рожка, и немцы упали на пол. Совершенно без криков и каких-либо воплей.
– Быстро за дверь!
Девушка, будучи не в состоянии даже подняться, на четвереньках подобралась к открытой двери и увидела, что фашисты вновь бегут к ним. Прижалась к полу и зажмурилась.
Тем временем мужчина успел перезарядить автомат и посылал во врагов очередь за очередью.
– Бери прибор!! – заревел он.
– Он не…
– Бери его!! – резкий, срывающийся голос разрывал воздух, подобно выстрелам.
Алик первым бросился в открывшийся тоннель, продолжая стрелять в немцев. Те же пытались подняться и, несмотря на огонь, лезли вперед с упорством обреченных. Дергались на полу то в коротких, то в долгих конвульсиях.
Подчинившись крику, девушка полезла следом. Она тащила бесполезный «FTH-IA» за собой, взявшись за ремень. Страх подавил сознание, и она уже не понимала происходящего, отключилась от реальности и водила по ней безумным, невидящим взглядом. На считанные мгновения разум возвращался, высовываясь из-за какого-то угла, однако ужас вокруг никак не исчезал, и рассудку вновь приходилось прятаться.
