Деревья расступились, впереди показался знакомый забор. Убийца замедлил шаг и, то и дело посматривая по сторонам, крадучись стал приближаться к своему недавнему месту наблюдения. Выстрелов больше не было слышно, зато раздавались какие-то отрывочные возгласы — то ли команды, то ли ругательства.
«Кто же из них победил? — мимолётно подумал Ростоцкий. — Если хозяева не совсем идиоты, то в доме должны были быть ещё люди, „в запасе“, так сказать. Наверное, они, в конце концов, и взяли верх. Хотя мне от этого уже ни жарко, ни холодно…»
Когда до забора оставалось около пятнадцати шагов, тело неожиданно запротестовало. Альберту будто приходилось продираться сквозь липкую тревожную стену, каждый следующий шаг давался с неимоверным трудом. Итальянец нахмурился: своей интуиции он привык доверять, а тут явно творилось что-то не то…
«Может, опять из-за таблетки мозг пошаливает? — подумал киллер. — Надо будет выбросить эту дрянь, чтоб больше соблазна не было. Нечего на „химию“ надеяться, надо собственные силы правильно рассчитывать…»
Немного успокоенный этой мыслью, Итальянец сделал очередной шаг.
Очередной и… последний.
Но в эту короткую секунду, предшествовавшую последнему осмысленному убийцей движению, как ни странно, вместилось множество самых разнообразных, непонятно из каких глубин подсознания всплывших ощущений…
…он вдруг отчётливо услышал, как на соседнем дереве тревожно и одновременно успокаивающе пересвистываются самец клеста со своей подругой, потревоженной близкой стрельбой…
…ясно разглядел на доске забора, до которого так и не дошёл, засохшую стрекозу, неизвестно как продержавшуюся там до середины зимы…
…понял, что на улице ярко светит солнце, снег стал уже рыхлым и пористым, а значит весна всё-таки не за горами…
…вспомнил, как в школе он мечтал стать сначала космонавтом, а потом таксистом или пограничником…
…увидел перед глазами текст прочитанной когда-то статьи, в которой говорилось, что смех продлевает жизнь человека на…
На сколько смех продлевает человеческую жизнь, Альберт вспомнить уже не успел. Он лишь попытался неуверенно улыбнуться.
Но это ему не помогло.
Ослепительно яркая вспышка взорвалась вдруг в его голове, стирая, как мокрой тряпкой, все только что пришедшие в него образы. Невыносимый грохот заставил болезненно сжаться чувствительные барабанные перепонки.
«Не надо!» — хотел крикнуть Ростоцкий, но его никто не услышал.
До забора оставалось каких-то пять шагов.
Гранатовый стакан
На чердаке действительно было холодно. Не спасал даже захваченный с собой термос с горячим кофе.
— Ну где же он? — наверное, в десятый раз нервно посмотрел на часы Трофим. — Пора ведь уже?
— Блин, — зло процедила Рига сквозь зубы. — Успокойся, рано ещё. Минут через двадцать ждать надо. Раз в двенадцать уехал, значит, будет не раньше двух. Привезёт Чибис твоих казахов, никуда не денется.
— А зачем мы тогда так рано засели на этой холодине? — обиженным голосом поинтересовался Захар Игнатьевич. — Сейчас и надо было готовиться. А мы уже скоро часа полтора, как кукуем тут с тобой.
— Я тебя не звала, — пожала плечами Рига. — Мог и позже прийти. Сам ведь попёрся за мной следом.
— А как я там один буду? — надулся Трофим. — А вдруг они раньше приедут? Я тогда что — ничего не буду знать? Нет уж, я лучше помёрзну…
— Тогда мёрзни, пожалуйста, молча, — обречённо вздохнула Регина. — У меня и так голова трещит, а тут ещё ты причитаешь.
Оскорблённый в лучших чувствах Трофимкин принялся шумно втягивать горячий кофе из крышечки термоса. Хлебнув, видимо лишнего, он заперхал и, выпучив глаза, жестами попытался объяснить своей подруге, что тише кашлять не может. Рига шёпотом выругалась и стала легонько колотить кашляющего ладонью по спине.
— Слушай, — поинтересовалась она, когда Захар Игнатьевич перестал нарушать тишину и конспирацию, — вы в школе писали сочинение на тему: «А тебя взял бы в разведку Гайдар?»
— Не помню, — просипел Трофим, вытирая слёзы. — А к чему ты это? И при чём тут Гайдар? Он ведь, кажется, экономист…
— Вечная мерзлота, — вздохнула Регина. — Я про его знаменитого деда тебе говорю, который погиб на фронте, в разведке.
— В Чечне, что ли? — заинтересовался Захар Игнатьевич. — Я не знал.
— Поговорили, — подвела итог разговора Рига.
Минута прошла в полной тишине.
— Так ты что, — встрепенулся вдруг Трофим, — хочешь сказать, что меня нельзя брать с собой в разведку, что ли?
— Отчего же, можно, — разрешила его собеседница. — «Языком». И то предварительно оглушить придётся, чтоб в пути не болтал. И не кашлял.
— Ну, спасибо тебе, — ядовито поблагодарил подругу новоявленный «язык». — За всё хорошее, что я для тебя сделал…
— Едут, — коротко бросила Регина таким тоном, что Захар Игнатьевич понял — шутки кончились. По его спине пробежал холодок липкого страха.
— Давай, давай, — засуетился он. — Готовь винтовку!
— Только под рукой у меня не суетись, пожалуйста, — хладнокровно посоветовала Рига, устанавливая винтовку на упор. — Промахнусь ещё. Некрасиво получится…
— Тьфу-тьфу-тьфу, — быстро произнёс Трофим и постучал костяшками пальцев по деревянному прикладу винтовки.
— Убери руки! — прошипела Регина, и Захар Игнатьевич, спрятав руки за спину, стал осторожно выглядывать из-за плеча снайперши в небольшое оконце, выходившее во двор.
Во двор въехал только джип с Чибисом за рулём, хотя за оградой явственно слышались и моторы других машин.
— Где они? — громким шёпотом запаниковал Трофим. — Почему не въехали следом? Неужели заподозрили?
— Успокойся уже, — пробормотала Рига, поудобней берясь за цевьё и снимая защитные колпачки с оптики. — Зачем им свои машины в чужой двор загонять? Чтоб мы им сахару в бензин насыпали, а на обратном пути, в лесу, в заглохших тачках, постреляли? Или ещё какую гадость устроили? Нет, они сюда пешочком придут…
— Хорошо бы…
— Уж можешь мне поверить.
В этот момент из дома вышли встречающие во главе со своим «начальником». Быня выглядел даже не на миллион долларов, как обещал ему вчера Турист, а где-то на миллион четыреста.
— Ёкарный бабай, — выдавил Захар Игнатьевич через силу. — Он шубу мою надел, короткую! Вот чёрт!
— Ну и что?
— Как что? Аккуратней целься, только в голову, слышишь?
— Слышу, — Регина оторвала глаза от оптического прицела и смерила Трофима презрительным взглядом. — Чего-то ты, Захар, совсем от жадности помешался. Миллиардами ворочаешь, а из-за шубы какой-то ощипанной трясёшься, как не знаю кто, — сказав это, она снова склонилась над винтовкой.
