− Дотронься до меня, Ева, − интонацией обольстителя шепчет он, освобождая мои запястья от своих «наручников».
Собственный мужской запах Гавриила Германовича влечет меня, как сильнодействующий афродизиак. Не теряя зрительного контакта, я нерешительно делаю то, о чем долго мечтала: запускаю пальцы в его волосы.
Они прямые, густые и жестковатые. Пропускать их сквозь пальцы − сплошное удовольствие. Мне безумно нравится вдыхать их соблазнительную свежесть: вволю разгулявшегося на степных просторах осеннего ветра и почти выветрившегося дорого одеколона.
− Тебе все так же хочется касаться меня… Ева? − снова пробует он на вкус мое имя, как будто в трех буквах спрятан секретный ингредиент.
− Мне очень хочется касаться… вас, Гавриил Германович, − честно отвечаю я, но из-за существенной разницы в возрасте не решаюсь перейти к неформальному обращению.
− Поиграй со мной в одну занимательную игру для взрослых?
Я сглатываю обильную слюну, чувствуя себя той самой Евой перед грехопадением в момент, когда вероломный Люцифер предлагает познать мир неведомых доселе ощущений.
− В к-какую?
− В мистерию на столе с телесным контактом.
Гавриил Германович заманчиво и безобидно трется носом о мою щеку, но выделяющийся шрам у него на скуле от прильнувшей крови кричит о его хищной сущности, что только усиливает символичность мизансцены грехопадения.
− Ты сможешь дотрагиваться до меня везде, где пожелаешь. За исключением лица. Взамен я буду прикасаться к тебе, избегая мест, которые больше всего хочу. Не буду скрывать, твои отвердевшие соски так дерзко торчат сквозь тонкую майку, что я хочу за них укусить. Воистину с трехлетия ты мне здорово задолжала, Ева.
От его хриплого голоса и раздевающего взгляда я ощущаю жар во всем теле.
− Право прикосновений будет только у меня, − сглатываю я, свершая свое личное грехопадение. − Я же не знаю, где вам еще захочется меня потрогать. Вдруг вы будете жульничать во время мистерии на столе.
Костяшками пальцев Гавриил Германович неравнодушно проводит по моим губам и настойчиво открывает их шире.
− Твой трогательный дерзкий рот, Ева, вызывает во мне зверский аппетит. Выбирай единственную часть тела, к которой я смогу прикасаться.
− Мои руки, − придумываю я и с блаженством потягиваю на себя его волосы.
− Да будет так.
Он аккуратно снимает с меня очки и во избежание их повреждения откладывает в безопасное место, после ультимативно отнимает от своих волос мои озорничающие там руки и доминирующе прижимает их к поверхности стола.
− Так нечестно! − застонав, я выгибаюсь.
− Тише, тише, моя девочка, − с алчущей ухмылкой сжимает мои запястья Гавриил Германович. − Коль скоро я поддамся зову плоти, то трахну тебя прямо на этом чертовом столе. Воистину согрешу с тобой прежде, чем мне отсечет голову твой брат.
Я судорожно гоню от себя панические мысли о выражении лица Никиты, если он вдруг увидит мистерию на столе. Невольно я облизываю сухие губы и проглатываю слюну.
− Прекрати обсасывать рот и сглатывать! − сверкает глазами Гавриил Германович, сильно вдавливая мои запястья в стол.
Из-за смещения позиции наши губы неожиданно задевают друг о друга. Между нами проходит разряд статического электричества. Кольнувшая искра встряхивает нас обоих. Я растеряно ахаю, Гавриил Германович рычит что-то нечленораздельное и впивается в мои губы. Не позволяя мне опомниться, он властно засовывает язык в мой рот, углубляя поцелуй. Вкус греха опьяняет… мои мысли рассыпаются, как рассыпаются по полу разорвавшиеся бусы. Неуверенно я отвечаю языком на его принуждающую к покорности ласку. Признаться, я не ожидала столь маньяческого отношения к себе. Тяжестью собственного тела он вдавливает меня в стол, побуждая механически сжать внутренние мышцы ног и обнять его за бедра. Контрольный выстрел в мозг производит нешуточная эрекция, которую я во всей красе ощущаю в его брюках. С ума сойти можно… Гавриил Германович не ограничивает себя, овладевает моим ртом с одержимостью дорвавшегося до женского тела заключенного, которого держали в изоляторе полжизни. Пахом он ритмично трется о мое сладкое местечко. От чувственной качки кровь горячим напором ударяет мне прямо в сердце, заставляя безвольно заерзать под его сильно напряженным телом. Гавриил Германович охвачен самым настоящим первобытным инстинктом. Он посасывает и покусывает меня за нижнюю губу, руками, как тисками, вжимает мои немеющие запястья в столешницу. Нетрудно догадаться, что только этот спасательный контакт и держит его в узде, не позволяя сорваться. Как ни странно, но изнасилование поцелуем доставляет мне поистине незабываемые ощущения. Распятая под ним, я покорно отдаюсь его исчерпывающей животной страсти без остатка.
Умопомрачительную мистерию на столе прерывает Мэтр Скандальных Мизансцен Злой Рок!
− Воронцова! − как страшное заклятие, голосит с террасы сраженная Даша.
Я вздрагиваю и моментально прерываю поцелуй. Перед глазами у меня все вертится, как после катания на каруселях. Во избежание глобальной ссоры я спрыгиваю на пол, оказывается, на ватные ноги, но не пашу носом только потому, что Гавриил Германович проворно подхватывает меня и с силой прижимает к себе.
− Проклятье, ты хочешь шею сломать! − сурово рычит он, опуская мне на затылок свою всесильную ладонь.
В его объятиях я кажусь себе Дюймовочкой. Гавриил Германович необычайно крупного телосложения и очень высок. Меня увлекает мысль, что я вновь хочу вцепиться в него и никому не отдавать. При любых других обстоятельствах я бы постеснялась обниматься на людях, но длинные пальцы Гавриила Германовича не позволяют ясно думать − они доводят меня до мурашек массированием кожи на затылке. Другое эффективное воздействие оказывает его внушительных размеров эрегированный пенис, который упирается в мой живот. Вероятнее всего, мне сейчас просто-напросто снится эротический сон. С трудом верится, что такого харизматичного брутального мужчину влечет ко мне. Почему его не отталкивают очки, как это было с одноклассниками, подшучивающими надо мной? Ни тем более вся та грязь, в которую меня втоптали в старших классах?
− Моя девочка, ты очень сладко пахнешь, − касаясь теплым дыханием моих волос, подкупающе шепчет Гавриил Германович.
Он заботливо заправляет одиноко повисшую прядку волос мне за ухо, но я с болью осознаю, что его ласка лишена всякой теплоты.
− Взгляни же на меня, Ева! − повелительно и нетерпеливо берет он меня за подбородок, заставляя смотреть на него. − Я хочу видеть твои лучистые карие глаза перед уходом. Когда ты так доверчиво смотришь на меня, ты делаешь меня рабом.
Что-то не слишком убедительно звучат его речи, ведь закованные во льдах синие глаза и их недосягаемое расстояние при столь тесном контакте говорят мне больше слов − он выстроил между нами прежнюю субординацию.
