− Привет, Лолита, − по блатному затягивается сигаретой нахохлившийся Сидоров. − Не замерзла, конфетка? А то я могу… − на этих словах в его глазах застывает ужас приближающихся казней египетских.
− Моим словам, Сидоров, ты не внемлешь! − раздается позади яростное шипение Гавриила и, на мои плечи хозяйским жестом опускаются его руки. − Заруби себе на носу, Сидоров, если еще раз я увижу тебя с моей девочкой, утоплю в луже собственной крови. Ясно тебе?
Сидорову, кажется, поплохело.
− Э-э-э… яснее некуда, док, − трусливо жует он слова.
− В девять жду у себя с отчетом, − между делом вставляет Гавриил. − И только посмей снова прийти с недоработанным хилым экземпляром. На этот раз штрафовать не буду.
− Интим с Малышом Моджо? − обреченно уточняет Сидоров.
− Именно.
− Буду как штык, док.
«Кто бы мог подумать, что Сидоров работает на доктора Гробового».
− С начальством бедолаге «крупно повезло», − иронизирую я уже без свидетелей.
Мрачная тень ложится на лицо Гавриила.
− Коль скоро ты моя, то чтобы больше я вас вместе не видел. Я не делюсь тем, что принадлежит мне.
Он собственнически пристраивает руку на моем бедре и уводит меня за угол бара. Разрешите спросить, что это было? Неужто ревность?.. В сущности «ревность» часто путают с «чувством собственности». Мужчины − поголовно территориальные самцы. Что поделать, собственниками их создала Матушка-Природа.
− Чуть не забыла, − спохватываюсь я. − Кто такой Малыш Моджо?
Моя богатая фантазия в красках рисует обезображенных генетических мутантов из голливудских хорроров.
Сохраняя каменное выражение лица, Гавриил выдерживает драматическую паузу и произносит:
− Всему свое время, моя любопытная нимфетка.
− Неисправимый манипулятор! − восклицаю я, правда, немного оробев.
Ускоренным шагом мы одолеваем переулок, и на сходе с пешеходного мостика видим Дашу, раздосадованно поглядывающую на экран сотового телефона. В шаге от нее припаркована заведенная «Ауди». Мы огибаем другие раскиданные по булыжной мостовой автомобили и подходим к ней. Естественно, она высказывает все, что думает о моей загулявшей персоне. Мне ничего не остается, как раскрыть ей секрет отлучения на два часа «в уборную». Само собой, на одних нравоучениях Даша не останавливается. Под раздачу попадает и Гавриил. На него льются обвинения в применении гипноза в Выборге. Совершенно сраженный новостью, Гавриил не отрицает, что в тот день ездил в Выборг по делам, но в сержанта уж точно не перевоплощался.
Возможно, и так, но если неотразимым сержантом Гавриил не был, то… кто же тогда им был?
Глава 10. Оборотная сторона медали
Следя за зазеркальной девушкой из готического романа, я вместе с ней зачарованно обвожу плавные линии своего тела. Облегающее вечернее платье с зашнурованным корсетом из черной кожи драпировано латексными вставками. От бедер до самого пола струится юбка из полуночно-синей прозрачной органзы с боковым разрезом. Элегантный подарок ручной работы как на меня сшит. По обнаженным плечам у меня рассыпаются вьющиеся крупными спиралями волосы. Завершает штрих вечерний макияж с акцентом на дымчатый взгляд.
Дверной звонок раздается ровно в тот момент, когда стрелка часов ложится на цифру шесть.
− Добрый вечер, моя прекрасная Ева, − обезоруживает меня пышным букетом алых роз Гавриил.
Его глаза таинственно блестят, волосы еще влажны после душа. На нем роскошный угольно-черный костюм, разбавленный белой рубашкой и светло-дымчатым галстуком, с которым сочетаются бриллиантовые запонки. Он подносит мою руку к своим губам и, глядя на меня исподлобья взглядом искусителя, целует в чувствительное место внутри запястья, приговаривая:
− Не могу на тебя налюбоваться, Ева. Ты очень красивая и чувственная девушка. Тебе к лицу платье моего рода. В коллекции матушки оно было любимым.
− Большое спасибо, − разрумяниваюсь я, и впрямь чувствуя себя красивой.
Мне непривычно слышать яркие комплименты. Прилагательное «красивая» я слышала лишь единожды − от брата перед выпускным балом.
Я ставлю цветы в вазу, и мы с Гавриилом выходим на улицу. Он открывает для меня переднюю дверцу «Хаммера» и, обойдя автомобиль, занимает водительское место.
− Гавриил, можно мне задать тебе вопрос? − неуверенно обращаюсь я к нему.
− Девочка моя, тебе не нужно спрашивать моего разрешения, − недовольно хмурится он, целуя меня в ладошку.
Я преисполняюсь оптимизма.
− Почему для тебя так важно, чтобы сегодня я надела платье твоего рода?
Гавриил выглядит озадаченным, словно вопрос застал его врасплох. Что такого я спросила? Разве не он вчера заикнулся о платье? Мой оптимизм испаряется без следа. С поднимающимся волнением я слежу за тем, как Гавриил запускает руку себе в волосы и долго их ворошит, видимо, обдумывая ответ.
− Платье моего рода означает… особый статус, − натянуто отвечает он позднее. − Ты − особая гостья, Ева. Моя… гостья.
В его голосе сквозит сплошная недосказанность, но на разгадку ушла бы чертова прорва времени. В любом случае мне не дали бы развернутых ответов на «особый статус». Поведение Гавриила выглядит еще более странным, когда он со скрежетом сжимает челюсти, не иначе как его довели до белого каления, и выжимает педаль газа.
Может, у него раздвоение личности? А может, не у него одного? Что, если я и сама уже дошла до кондиции?.. Недаром в последнее время мой режимный прием антидепрессантов возрос в дозах и частоте.
Имение встречает нас зловещей туманно-грифельной подсветкой холодных сумерек. Через неспокойные волны разливистого озера простирается длинный каменный мост. Сотни горящих факелов на липовых аллеях уходят в даль лесного массива. В реализованной фантазии зодчего плотно сплетаются помпезная готика и эпоха Возрождения − неоготический стиль. Перед фасадом величественного замка высажены фигурные кустарники и изваяны скульптурные фонтаны. К фронтонам плетутся вязью извилистые лабиринты из вечноцветущих растений.
При выходе из машины Гавриил подает мне руку. Я вижу, что на родных землях он обретает непоколебимую уравновешенность. Длинная парадная лестница-лава ведет нас в вестибюль, где на посту стоит распорядитель имения. Мужчину в летах с движениями робота именуют Петром. Ужин пройдет в Малом зале. Утопающее в роскоши возвышенного Ренессанса великолепие никак не соответствует скромному названию, одна только серебряная люстра с бесчисленным количеством хрусталя стоит целое состояние. В центре колонного зала накрыт стол на четыре персоны. По правилам этикета вдоль стены шеренгой выстроился штат поваров с обслуживающим персоналом.
