На волне своего безумства Гавриил слизывает с моего укушенного плеча выступившие капли крови. Выглядит он самым настоящим упивающимся пиршеством зверем. Диковинное зрелище каким-то образом возбуждает меня до одурения. Моя степень помешательства приближается к его собственной отметке. Я больна на всю голову так же, как и он, но просто раньше не было возможности провериться. Мне стал известен диагноз, и что дальше? Сможем ли мы унять извращенную жажду физического и душевного соития или осушим друг друга до дна и умрем от обезвоживания?
− Ты красива и возбуждена до предела, − щекочет горячим дыханием мое ухо Гавриил. − И ты принадлежишь мне!
Он заново запутывается рукой в моих волосах, делая так, чтобы моя голова вновь легла ему на плечо. В отражении зеркала я попадаю под заманивающий в греховные сети взгляд. В состоянии необузданной одержимости Гавриил собственнически скользит большим пальцем по контуру моей пульсирующей шейной вены вниз. Подушечкой он удовлетворенно поглаживает помеченное плечо, на котором красуются ровные отпечатки его зубов, как клеймо собственности.
− Я хочу написать твое нежное тело, распятое подо мной, − искушающе нашептывает он, не разрывая зрительной связи и не прекращая поочередно крутить и пощипывать мои раздразненные соски. − Боги создали наши тела друг для друга. Мы устроим ночь изощренных мистерий, Ева.
Меня полностью поглощает мучительно-сладкая игра с моими изнеможенными сосками. Чуткие ласки воспринимаются острее из-за скарфинга
[6]
, а о его последствиях я знаю из судебно-медицинской экспертизы, как-то приводимой в пример профессором Волковым.
Цитадель добра и зла достигнута… Однако если я лягу в постель с этим кудесником Гавриилом Германовичем и познаю весь спектр его запретных наслаждений, то к моменту, когда он со мной закончит, мне придется влачить жалкое существование всю оставшуюся жизнь. Ни один мужчина на свете не пойдет ни в какое сравнение с ним. И на казнь за мной придут палачи с первыми лучами солонца, потому что моим возлюбленным повелевает похоть, а не любовь. Мистерия зашла слишком далеко: так далеко, что лучше прервать немедленно, чем позже похоронить себя в глубокой могиле. Со временем страсть сожжет нас дотла. На смену придет горький прах разочарования. Правда-матка режет больно, но зато честно.
Не позволяя себе побить рекорд прошлых ошибок, я глотаю скупую слюну в пересохшем горле и с обреченностью в голосе произношу:
− Наша эротичная картина будет одной сплошной ложью. Мне известно, в какую бесчестную мистерию ты со мной играешь на самом деле.
Гавриил мгновенно перестает мять мою грудь и ослабляет давление на горло:
− Продолжай.
− И даже не разовый секс… − обессиленно продолжаю я с чувством легкого головокружения из-за хлынувшего в легкие воздуха. − Я все знаю про тебя. Больше, чем ты думаешь.
− Я весь внимание, Ева.
Без видимого сожаления Гавриил выпускает меня из своих объятий и, подцепляя с пола пустой винный бокал, подходит к бару, чтобы наполнить его доверху водкой. Фактически он дал себе время выбрать из двух зол: убить меня или напиться и убить меня позже. Я остаюсь с пустотой в груди, внутри все выжжено дотла. Не чувствуя собственных рук, я стягиваю с шеи галстук и подтягиваю корсет на грудь.
Гавриил, будто потеряв ко мне всякий интерес, подпирает плечом стену возле римского бога войны. Весьма символично. В его руке небрежно зажат опустевший на треть бокал водки. В приглушенном свете люстры бриллиантовые запонки на накрахмаленных белых манжетах сверкают холодным тщеславием. О нет, больше я не куплюсь на уловку с напускным спокойствием − в душе у него все пламенеет адским огнем от ярости и неудовлетворения. Набалованному женщинами Гавриилу Германовичу нужно только мое тело и свиток, а мне, окончательно и бесповоротно влюбленной в него Еве Воронцовой, нужен Гавриил Германович целиком и на всю жизнь. С меня хватит самообмана и самоутешений! Мистерии закончились!
− Думаешь, я не вижу твоего лицемерия! − нападаю я, да так, что мышцы на лице костенеют. − Твои правила гласят «не лгать», а ты нагло врешь мне в глаза. Я гуляла по замку и услышала, как твой отец говорил с ней. Он приставил тебя ко мне выпытывать об этом треклятом свитке F-вируса.
С убийственным спокойствием качнувшись от стены, Гавриил расправляется с двумя третями содержимого бокала, его глаза лучатся светом раскрошившегося стекла под луной.
− С кем был мой отец?
− С твоей мачехой, с кем же еще, − нарочито грубо говорю я, заглядывая в его стеклянные глаза − у него даже лицо перекосило от моего ответа. − Любопытно было узнать, что ты избил женщину кнутом до полусмерти.
Бокал в руке Гавриила лопается, и на пол выливается водка, перемешанная с кровью.
− Если лживая тварь еще в имении, то я непременно закончу начатое, − цедит он сквозь зубы, с хрустом сминая пальцы в кулак. − Долбаная сука! Как она посмела заявиться в мой дом!
− За дело тебя прозвали Зверем! − сокрушаюсь я, тыча в него дрожащим пальцем. − Богоподобный свихнувшийся деспот, для которого смысл жизни сводится к обожествлению пениса. Мстишь всем без разбора, потому как тебя отвергли ранее. Ты больной на всю голову. Считаешь себя всемогущим, а на деле пустое место! Но хуже всего другое… − мой голос дребезжит, словно расстроенное пианино. − Ты задумал убить моего брата. Он доверяет тебе, как себе. А ты предал его! Пляшешь под дудку своего жадного папаши!
У Гавриила из рукава вываливается легкоузнаваемый пятиметровый кнут, которым был убит наемник в лесу:
− Закрой свой рот и успокойся.
− Держи карман шире! − ожесточенно выпаливаю я и в лихорадочной суете вынимаю из клатча смартфон. − Я расскажу о твоем грязном предательстве брату прямо сейчас.
Исчерпав всякое терпение, Гавриил выхватывает у меня телефон и швыряет об стену. Мой навороченный «Самсунг» разбивается вдребезги. От шока меня начинает трясти в нервном смехе:
− ЗВЕРЬ!
Гавриил нависает надо мной, как коршун, и, словно в эротической прелюдии, приоткрывает серебряным набалдашником кнута мой рот.
− Верно, ты плохо слышишь меня, неразумная женщина. Я сказал, не лезь не в свое дело. Своими истериками ты только все испортишь.
Что есть мочи я отталкиваю его и отбегаю к стенду с оружием.
− Я тебя не боюсь! − срываю я тяжелый средневековый меч. − ПРОГНУВШИЙСЯ ПАПЕНЬКИН СЫНОК-ШИЗОФРЕНИК!
