У меня из глаз выкатывается горькая слезинка, которую я тут же стряхиваю.
− Люк выиграл. В школе я получила статус дешевой фригидной проститутки. Никто из моих одноклассников почему-то даже не подозревал, что я была девушкой Люка. Разумеется, слухи дошли до Никиты. Мне долго пришлось заверять его, что со мной все в порядке. Я не хотела выносить сор из избы и становиться знаменитостью еще и в Корпорации. Возмездием для этой свиньи стали черепно-мозговые травмы и каникулы в реанимации. Ну, а сам секс…
Со слезами на глазах я выдавливаю из себя изломанную улыбку.
− Люк привел меня домой к своему приятелю, где нас, как выяснилось на следующий день в школе, поджидали свидетели спора. Я думала, все будет красиво, но он лишил меня девственности без общепринятой романтики. Может, потому что он не старался доставить мне удовольствие, или же со мной и вправду что-то не то… в общем, оргазма я не получила. После секса он обозвал меня использованным презервативом, который больше не годен. На следующий день в школе я хотела покончить с собой. Больше мужчин у меня не было.
В немом потрясении Гавриил выходит на воздух. В невменяемом состоянии он опирается рукой о ветку плакучей ивы и отрешенно падает лбом на тыльную сторону ладони. Неизвестно, сколько времени он вот так простоял бы на холоде в одной только тонкой сорочке, не видя перед собой ничего, если бы я не прижалась к его широкой спине.
Гавриил вздрагивает от моего робкого и неумелого прикосновения. С отчаянием он обхватывает мое лицо закостеневшими руками, соединяя наши лбы, и с беспокойством заглядывает в мои глаза, словно ища в них утешение и всепрощение.
− Я сам себе противен… − в его надломленном полушепоте сквозит боль. − Нет мне оправдания. Нет оправдания проклятому монстру. Нет прощения тому, кто только и делает, что убивает все самое прекрасное. Прости меня, мой ангел.
С плачем я безудержно прижимаюсь к нему каждой клеточкой своего раздираемого страданием тела:
− Конечно, я прощаю тебя. Я не могу жить без тебя.
Гавриил обескураженно смотрит в мои мокрые глаза.
− Я погублю тебя, Ева, − дрогнувшим голосом предупреждает он, но так и не находит в себе власти оттолкнуть меня. − Ты понятия не имеешь, что я за чудовище.
Обронив одинокую слезу, он опускается передо мной на колени и прижимается лицом к моему животу, как к какому-то высшему божеству, способному даровать искупление и изменить предначертанное.
− Я болен, Ева, − безжизненным голосом шепчет он мне в живот. − И нет лекарства от моей болезни. Я проклят.
Слова жалят меня в самое сердце.
− Не говори так, прошу тебя.
Гавриил припадает губами к моим заледенелым рукам и без остановки целует каждый пальчик. Из его глаз не переставая катятся слезы − мне кажется, это слезы безвыходности.
− Я причинил тебе столько боли. Я был слеп. Не видел моего ангела, когда ты всегда была рядом. Моя красивая, светлая, чистая, возвышенная, самая совершенная женщина.
Он уже без удержу целует мои замерзшие голые ноги, выглядывающие из разреза развевающейся от ветра органзы.
− Моя желанная Ева, что же я наделал… Обрезал крылья моему прекрасному ангелу. Сравнял святого ангела с таким же грязным ублюдком, как я сам. Тебе со мной не место. У меня руки по локти в крови. Я недостоин тебя.
− Мое место рядом с тобой! − падаю я к нему, голыми коленями на снег, вытирая меховым палантином скопившиеся лужицы слез под очками. − Если я тебе не безразлична, ты найдешь выход. Мы найдем его вместе. Я устала быть на расстоянии от тебя, Гавриил. Мне холодно одной без тебя. Я уйду, если не нужна тебе. Прогони или приюти. Сделай же что-нибудь!
И Гавриил решительно закрывает мой рот настойчивым поцелуем. Его язык беспрепятственно раздвигает мои соленые от слез губы и проскальзывает в самую глубину рта. От зашкаливающих эмоций я теряю способность думать, награждая Гавриила гортанным трепетом. Мир вокруг нас сворачивается… Из-за всплеска чувств нарушается земное притяжение… Замедляется движение жизни целой планеты… Мы теряемся во времени… Остаемся во Вселенной вдвоем с одним на двоих прерывистым дыханием и участившимся пульсом. За бедра Гавриил усаживает меня на себя верхом, чтобы мои колени не касались снега. В забытьи он неосознанно стягивает в кулак мои слипшиеся от влажного снега волосы. Подчиняющий жест больше не выглядит доминирующим, скорее передает терзания возможной утраты нашей телесной и эмоциональной связи. Гавриил, не зная усталости, поглаживает мой податливый рот своим языком, чередуя в позывах отчаяние и властность. Откликаясь на зов его напористых ласк, я дарю себя без остатка, сгораю в объятиях любимого мужчины дотла.
− Ты моя, Ева, только моя… − касается теплым дыханием моих губ Гавриил. С закрытыми глазами он безудержно целует мою холодную шею, продолжая бормотать: − Мой ангел, я боюсь, что ты оставишь меня, как только обо всем узнаешь. Но без тебя моя жизнь смерти подобна.
− Я пойду за тобой в ад и верну в рай!
С ярой убежденностью я заглядываю в его напряженное лицо.
− В моем мире чудес не бывает, Ева, − с убитым видом качает головой Гавриил, вместе со мной поднимаясь с колен.
В машине он отодвигает сиденье, чтобы мы вдвоем смогли уместиться на водительском месте, и включает печку. С теплым воздухом мне в легкие попадет свойственный ему одному обволакивающий запах чистоты и порока, после улицы еще и пропитанный свежестью зимнего леса. Глядя, с каким многострадальным выражением Гавриил вытирает манжетой рубашки свои влажные от слез ресницы, я мучаюсь разного рода опасениями.
− У тебя доброе сердце, Гавриил, − горьким шепотом проговариваю я, перебирая в пальцах его волосы. − Многим плевать, что кругом тучи голодных и смертельно больных детей, инвалидов. Но тебе не все равно. Ты занимаешься благотворительностью. У тебя доброе сердце. Прислушайся к нему. Пускай я понятия не имею, что тебя гложет, но от твоей болезни есть лекарство. Ты должен верить в себя. В нас.
Гавриил улыбается одной из своих редких искренних улыбок, подобных восходящим лучам летнего солнца, и трется носом о мою ладошку:
− Мой умный милосердный ангелочек, ты исцелишь меня от всех болезней. Мое лекарство − ты, Ева.
Я соединяю наши руки и с любовью высматриваю на его коже проступившие вены и порозовевшие от холода мелкие зарубцевавшиеся порезы.
− Позволь мне помочь тебе побороть теней прошлого. Можно… я коснусь твоего лица?
Через силу Гавриил подносит мою ладонь к своему изъяну на лице.
− Ни одной женщине я не позволял дотрагиваться до лица, − мрачно сообщает он. − Раньше так делала эта сука со своими приятельницами, когда они напивались. Ламия всячески измывалась надо мной, говоря, что я больше похож на белокурую Габриэлу, чем на мальчика. Вначале я жаловался отцу, но лживая тварь утверждала, что я все выдумываю. Отец верил ей и бил меня розгами. Ад в моей жизни начался уже с пеленок…
