Силой мысли я залечиваю сквозное ранение, параллельно отыскивая в баре спиртное. Качество алкоголя оставляет желать лучшего, но при моих тяготах грех жаловаться. Початую бутылку водки сомнительного качества я нахожу очень даже привлекательной и делаю подряд несколько приличных глотков. Зудящая боль в руке постепенно отступает на второй план, на первый выходит разрывающийся голос из динамиков айфона.
− Гавриил, ты меня слышишь! Ответь!
«Старый ублюдок не отключился… какая досада».
− Что еще мне нужно услышать в свой адрес? − подношу я к уху заляпанный кровью дисплей.
− Уилсон, этот недоумок, наступает нам на пятки, − сетует Герман и отрубается с ультиматумом: − Ты вступаешь в игру. Переходим к запасному плану.
Со всего размаха я зашвыриваю вылаканную бутыль в рекламный пластиковый шашлык, лишая его беззаботной улыбки из кетчупа. Муляж заметно грустнеет, но в остальном ему хоть бы что: как висел себе, так и висит. Что не убивает − делает сильнее.
Люди в закусочной по одному оживают. На ходу я кладу в кассу толстую стопку купюр для возмещения нанесенного ущерба и увлекаю за собой приглянувшуюся мне дешевую бутылочку. На выходе дверь за моей спиной обрывается, со стеклянным звоном лобзая фасадной частью асфальт.
«Добро пожаловать в мир моего рассудка!» − поздравительно салютирую я ей пузырем водки и жадно присасываюсь к горлышку. В салоне «Хаммера» мой захмелевший рассудок насилует закрученная до дыр кантата Карла Орфа.
Я аббат страны веселья и праздности,
и моя паства − один из пьющих,
и я хотел бы быть в секте Десятника,
и кто-то найдет меня в таверне утром,
после вечерни он уедет, взяв мои одежды,
и поэтому будет он снискивать крики:
Wafna! Wafna!
Что вы наделали, ведомые судьбой!
Радости своей жизни
все вы потеряли!
«Радость своей жизни я потерял!» − в душевном упадке я вдавливаю педаль газа и вылетаю на трассу. За время пути к имению я мало-мальски умиряю пыл, а высосанная треть спиртного иллюзорно уменьшает зашкаливающий коэффициент колющей боли под ребрами. Стоит старому ублюдку объявиться в моей жизни − все тут же летит к чертям собачьим. Да будет горек мед твой победы, отец.
− Гавриил Германович, у нас ЧП… у нас ЧП! − захлебываясь волнением, кричит без остановки летящий ко мне по лестнице Петр.
Доживающего век пожилого распорядителя имения, морщинистое лицо которого выражает ужас, я доселе не лицезрел. Возможная суть известий моментально отрезвляет меня, под ребрами леденеет.
− Гавриил Германович, ЧП… ЧП, − никак не может отдышаться Петр, закашлявшись. − Сначала он пришел в себя, но потом все датчики полетели. Я нажал кнопку экстренной помощи. Он снова без сознания. Вы были недоступны. Господин Волков уже на подъезде.
Внимая его торопливому бормотанию, я бегом устремляюсь в подземный бункер. Довоенное бомбоубежище перепроектировано под оснащенную современной биотехникой домашнюю лабораторию. Не приведи Всевидящей Тени забрать на тот свет того, кто сейчас в ней находится. Я бы предпочел поменяться с ним местами, попади я хоть в самое днище адского котла.
Эпидемиологический сектор уходит на два этажа под землю, скажем, до подножия «адского котла». Я нетрезв, поэтому глаза мне слепят выкрашенные чистым белым цветом стены и холодный свет люминесцентных ламп. Персональный допуск в зону с повышенным риском биологической угрозы, кроме меня, имеет только кузен. Любой другой живой душе не войти и не выйти из карантинного отделения. Лаборатория охраняется на высочайшем уровне банковского хранилища с круглосуточным видеонаблюдением. Светочувствительные детекторы, инфракрасные диоды, датчики движения и ультразвуковые сенсоры реагируют на малейшие отклонения от нормы и транслируют аномалию на пульт моей вневедомственной охраны. Во внештатных случаях компьютеризированный кабинет межрегиональной системы оповещения разрешено посещать лишь Петру, иному персоналу имения вход в западную часть нежилого крыла замка строжайше воспрещен. По тамошним мониторам мой распорядитель и заметил неладное.
В обеззараживающей камере я подвергаюсь очистке одежды, далее прохожу сканирование сетчатки глаза с отпечатками пальцев и, наконец, ввожу цифровой шифр на заблокированных дверях. Успешное завершение процедуры идентификации переводит сигнализацию в спящий режим. В придаточной палате для содержания зараженных пациентов в полевых условиях раскинулась моя переносная операционная. Тут-то я и прячу Никиту Воронцова…
По моим подсчетам из комы он должен был выйти на четырнадцатые сутки, но произошла внеплановая ситуация. С диагнозом «проникающее ранение сердца» шансы летального исхода от массивной кровопотери столь высоки, что мы с кузеном ввели ему сыворотку с моей плазмой и прооперировали. У неотложной методики есть подводные камни. Моя кровь исцеляет, но не уживается в чужом организме. Здоровые клетки усиленно отторгают инородные тела, что вызывает многократную нагрузку на сердце. Период распада активных компонентов занимает всего около получаса, но за счет ограниченной работы сердечнососудистой системы Никиты дисфункция его сердечного ритма увеличивает риск остановки сердца. Для локализации полномасштабного мутирования крови он помещен в вакуумную среду горизонтального прозрачного каркаса, его тело истыкано шприцами с крепящимися на клапанах длинными трубками, подведенными к отсеку витаминизированных капельниц, кислородный респиратор на его лице подключен к аппарату искусственной вентиляции легких.
В графике кардиограммы я решительно не вижу никаких несовместимых с жизнью патологий. Острая дыхательная недостаточность и центральное венозное давление полностью нейтрализовано. По всем параметрам здоровье Никиты в безопасности. На компьютере я отключаю его от программы принудительного снабжения. Задвижки вакуумного катализатора раздвигаются, но мои ожидания не оправдываются. Приборы тут же приходят в подвижное состояние. Истошно запищавшие сигналы оповещают меня об угрозе жизни, и я немедленно перезапускаю программу снабжения.
− Гавриил, что за ЧП? − отдергивает меня от дел восклицание кузена.
− Я, черт возьми, и сам не знаю.
Меня захлестывают жуткие головные боли, давление сжимает череп стальным обручем.
− Ладно, брат, не накручивай себя раньше времени… − его речь перебивает звонок моего айфона.
− Гробовой! − автоматически рычу я, не глядя на номер абонента, и ощутимо плохею, когда слышу нервический бас Жука.
− На кортеж Воронцовой напали боевики по приказу твоего отца! − выпаливает он, отчего я становлюсь совсем плохим. − Авария произошла на подъезде к западным Вратам Сочи. Сама она пропала. Мы прочесали близлежащие окрестности, но она как испарилась. Выжившие телохранители говорят, она улетела на вертолете с каким-то громилой. У него еще была кепка с рисунком в виде черепа. В салоне мы нашли визитку с координатами «Резервация − Гиблые земли».
