– И вы будете отрисать, что ваш первий клент, Роберт Марс, не изявляет особого желния перемешаться в клон? – спросил я. – Черес склько он должен быть пересажен?
– Вы не подскажете, какое сегодня число? – неожиданно спросила девушка.
– Сегодня сутра вроде было девтое июня, – озадачено ответил я. – А пчему вы спршивате?
– А дата вашего рождения? – продолжила она.
– Я отвещу, но стразу после этого вы обяснитес, – я уже начал раздражаться. – Двинатцатое апреля 1980 года. А тепер поясьните.
– Ответьте еще на один вопрос и я все объясню, – судя по лицу, Амели была чем-то встревожена и я не стал упираться.
– Ну?
– Сколько вы заплатили за операцию?
– Штранный вопрос. Восем милиардсов, бутто вы сами не снаете.
– Сегодня – одиннадцатое июня, – сказала Бомонт. – А сумма вашего контракта – десять миллиардов. Но дату рождения вы вспомнили правильно.
Я молчал, переваривая слова Амели. Как только я услышал от нее сегодняшнее число и размер контракта, я сразу вспомнил, что это действительно так. Но почему же я ошибся?
– Это што-то жначит? – спросил я наконец. – Вы щто-то знайете?
– У вас нарушения в речи, – сказала она, – которых вы, видимо, не замечаете. Если углубляться в терминологию, то это явные признаки анартрии
[80]
и дислалии
[81]
. А то, что вы помните факты из далекого прошлого и забываете недавние события, свидетельствует о том, что у вас – болезнь Альцгеймера, в неизвестной стадии. Сколько будет двенадцать плюс одиннадцать?
– Ватцать ва, – автоматически ответил я.
– Думаю, у вас четвертая стадия, – нахмурилась Амели.
Я закинул еще две паутинки и воспроизвел запись камер последних пяти минут. Результат ошеломлял. Моя речь действительно изобиловала ошибками и самое страшное, что я этого не замечал. Внутри зашевелилось нечто, похожее на панику.
– Што это? Шо со мной проиходит? Вы может помосч?
– Я не знаю, – пожала Амели плечами. – Если бы вы были в физическом теле…Возможно, на вашу информационную структуру оказывается внешнее воздействие? Какой-то вирус, который разрушает ваши нейробайты.
Вирус! Как же я сразу не подумал. Чертов Питер умер, но кто сказал, что после него в системе не остались какие-то кодоны из его коллекции?
– Я бы рекомендовала вам уйти в Сеть, – сказала Амели. – Скорее всего, вирусные кодоны, если это они, действуют лишь в пределах системы «Церебрума».
Не рассуждая, я рванул к выходу в Гипернет, но за те доли секунды, что я преодолевал пространство, мысленно уже предчувствовал результат. Так и есть. Со всего размаху я ударился о что-то мягкое и отскочил назад, как теннисный мяч от стены. Весь овал прохода затянуло давешней бахромой. Только сейчас она не отпрянула в сторону с моим приближением, а наоборот, сжалась, превратившись в упругую, но непреодолимую преграду.
Вырастив из своей цифровой плоти нечто, похожее на лезвие, я попытался прорубить новый выход, но ничего не вышло. Виртуальный клинок увязал в кисельно-ватной субстанции: любой разрез на ней сразу затягивался, оставляя после себя лишь едва видный белесый шрам.
Устав полосовать пространство перед собой, я устремился к выходу, через который Дживс проводил меня через границу в первые наши путешествия. Но и он оказался затянут все той же паутиной.
Я попытался и здесь прорубить новое окно, но что-то загрохотало, будто сходящая с гор лавина. Я отскочил и, как оказалось, вовремя. На то место, где только что плавало мое тело, сверху упала громадная каменная колонна, в два или три обхвата. Но это была только первая капля. Под непрекращающийся грохот справа и слева от затянутого бахромой выхода начали вырастать все новые и новые колонны. Лишь отлетев на порядочное расстояние, я осознал, что по всей границе между Гипернетом и сетью «Церебрума», докуда доставал взгляд, встал густой каменный частокол.
Пока я пытаюсь осознать, что к чему, грохот возобновляется: новые колонны, но уже в горизонтальном положении, начинают вонзаться в свои копии и через пару минут я смотрю на необъятную решетку, рождавшую сравнения с тюремной. Я оказался в гигантской цифровой камере.
– Что, возникли проблемы? – слышу я знакомый шепот за спиной.
Я резко оборачиваюсь, но никого не вижу.
– Оказывается, не все так просто, – снова голос сзади. Мой голос.
Снова разворот и снова никого.
– Зачем ты меня убил? Ведь я – это ты. – Не выдержав, я слепо бросаюсь вперед, не разбирая дороги:
– Оштав меня! Ты метв! Я ублил ебя!
– Может быть, ты убил себя? – издевательский хохот бьет в спину.
Я замечаю, что до сих пор связан цифровой нитью с камерами наблюдения, так что Амели и Накадзава могут слышать меня. Они недоуменно прислушиваются к моим крикам. Я пытаюсь оборвать связь с камерами – не хочу, чтобы они слышали мой невнятный унизительный скулеж, но понимаю, что забыл, как это делать. Меня охватывает настоящий страх.
– Аели, омоги мне, – кричу я. – Кянус, я пиму твойо преложение, токо паси еня!
– Я ведь врач, а не программист, – испуганно разводит она руками. – Если бы здесь был Алекс Чен… Попытайтесь восстановить память – вспоминайте события из прошедшей жизни, из разных лет.
– Да, – шипит голос за спиной. – Давай повспоминаем, брат мой. Как звали командира твоего взвода в Ираке?
– Сивен Тонован, волочь.
– Неправильный ответ. Его звали Дональд Стивенсон. А как звали твоих сыновей?
– У еня не ыло сновей, мазь. Шо, умал помать мня?
– Ох, прости, – вкрадчиво шепчет голос. – А у тебя ведь было двое сыновей. Джон и Роберт. Что, не помнишь? Твой мозг разъедают мои кодоны и скоро ты будешь такой же истлевшей оболочкой, как и я.
– Аткнись!
Я разворачиваюсь и кидаюсь вперед, в попытке настигнуть невидимого мучителя. Вдруг удар о внезапно возникшее препятствие отбрасывает меня назад. Я ошеломленно смотрю на каменную решетку. Молнией вспыхивает мысль, что сейчас колонны уже не стоят точно по границе, разделяющей систему «Церебрума» и Гипернет. Они сдвинулись с места и, словно Бирнамский лес, продолжают медленное движение вперед. Забыв о преследующем меня голосе, я устремляюсь вдоль границы и вскоре упираюсь в угол, созданный пересечением двух рядов колонн.
Так и есть, моя камера постепенно уменьшается в размерах. Не хватает только огненного жара, чтобы полностью ощутить себя в темнице инквизиции в Толедо. Какое-то время я бессмысленно мечусь вдоль рядов колонн, с глухим рокотом медленно, но неумолимо сжимающихся, сокращая жизненное пространство.
