Стас потер лицо руками. Ситуация ему не нравилась. И этот человек ему не нравился, хотя редко кто вызывал у парня такую антипатию, пусто и нельзя сказать, что он сам понравился Саше – неприязнь была взаимной. Такой, какая может быть между немецким юношей-аристократом конца восемнадцатого века, перечитавшего труды Шелленга, поверившего в сказки Гофмана и братьев Гримм и проникнувшегося стихами Шиллера и Байрона, и воином столетия девятнадцатого, со складом мышления, как у небезызвестного князя Андрея Болконского, с хитростью былинного витязя Вольги, и при этом всем почитающего царя Давида, как образчика властвования над своим государством.
Стас, больше не глядя на Александра, к которому испытывал большую неприязнь, пошел к своему отделу.
* * *
Оба молодых человека удалились в разные стороны, и карие миндалевидные озорные глаза, скрывающиеся за толстой ярко-розовой оправой очков без диоптрий, просверлили взглядом сначала спину одного, а потом и другого. Их обладатель, скрывающийся за стеллажами с чехлами для музыкальных инструментов и какими-то прибамбасами к ним, расслышал не все. Далеко не все. К тому же он подоспел не к самому началу разговора, а к концу и не совсем точно интерпретировал услышанное.
Хипстер Крис – а это был именно он – не понял, о ком разговаривают Стас и Саша, и поэтому сделал для себя неправильные выводы, которые заключались в том, что Марта Карлова – не девушка, не подруга, не невеста, а жена этого сурового типа в деловом костюме! И они этот факт вроде бы как скрывают от других.
«Ну ни фига себе, – подумал про себя парень, пробираясь к выходу, – Юлька вообще в восторге, блин, будет». Именно по ее большой и категоричной просьбе Крис следил в магазине за подозрительным брюнетом – дружком ее Марты. Сама Крестова поостереглась это делать, боясь, что скрипачка увидит ее, а потому вместе с Лешей, столь любезно предоставившим машину, находилась в другой части магазина.
– Здравствуйте. Подсказать вам что-нибудь? – раздался около уха Криса женский звонкий голос. Парень, испугавшись громкого звук, резко развернулся и увидел хорошенькую девушку-консультанта.
– Ага, балалайку ищу, – брякнул он по своей дурости.
– Тогда вам сюда, – вежливо сказали ему. – Народные инструменты представлены у нас в широком ассортименте.
– Я перепутал, гусли я ищу, – поспешил сказать парень и вновь пожалел – теперь ему возжелали показать и гусли. – А ложек у вас нет деревянных?
– Есть. Позади вас. Кленовые, с бубенцами, – молниеносно отреагировала продавщица, хищно глядя на медововолосого парня в очках.
Минут через десять Крис с трудом отвязался от навязчивой и болтливой продавщицы, которая желала, видимо, поведать ему обо всех музыкальных инструментах своего отдела, заспешил к выходу, чтобы не столкнуться с объектом своей слежки – Мартой. Та, как оказалось, давно уже присмотрела здесь себе пару скрипок, а потому выбрала покупку довольно быстро, не успев как следует помучить сестру. К тому же девушке было неловко долго задерживать своего щедрого благодетеля, который даже не взглянул на цену скрипки и рассчитался пластиковой карточкой. Ах да, еще он сказал: «Хороший выбор, сестренка», и благосклонно кивнул Марте, глядя ей в глаза, как взрослый дядя в глаза своей племянницы, что вновь заставило девушку нервничать. Правда, радость от приобретения новой скрипки перебила это чувство.
Теперь кузины шагали к выходу из «МирМуза». Младшая Карлова бережно несла покупку, глядя прямо перед собой в какие-то свои, видимо, особенные миры и иногда едва заметно чему-то улыбалась. Старшая же шла, скрестив руки на груди, и изредка недобро косилась по сторонам, не желая вновь увидеть сумасшедшего Стаса, слегка подпортившего ей настроение своим мозговыносящим бредом. Александр, которого опять атаковали междугородними звонками, вновь, как стражник, ступал следом за кузинами, следя за тем, чтобы недоумок-продавец не смел больше приблизиться к Нике. Он знал, что своевольная и свободолюбивая Карлова может разозлиться на его поведение, а этого допустить никак нельзя, ведь их отношения только-только стабилизировались. Молодой человек старался не спугнуть мнительную птичку, живущую в комнате личной фарфоровой куклы Ники.
Неподалеку от выхода из «МирМуза» вновь были слышны переливы электронной музыки. Кто-то из покупателей опять проводил своеобразные испытания на пригодность все того же синтезатора «Ямаха», играя в своей оригинальной интерпретации очень известную классическую мелодию. И если первого исполнителя можно было назвать отличным, то второго – восхитительным. Около входа, где, собственно, синтезатор и находился, собралось достаточно народа. Люди полукруглом обступили неизвестного музыканта и с восхищением внимали его чудесной игре. Кто-то из персонала не растерялся и быстренько подключил электронный инструмент к рядом стоящему усилителю.
– Слышишь? «Шекспировская соната», или «Соната № 17» Бетховена, третья часть, – негромко, вслушиваясь в красивую, возвышенную, но какую-то горькую, щемящую сердце мелодию, сказала Нике Марта, не замечая, как крепче сжимает футляр со своей новенькой хорошенькой скрипкой. Ее старшая сестра лишь кивнула в ответ. Название одного из величайших сонетов гениального композитора ей ни о чем не говорило, но вот мелодия показалась знакомой и как-то сразу понравилась, нет, даже заворожила. – Такая интересная аранжировка, – удивленно произнесла Марта, которая в общем-то не очень любила, когда классические произведения исполнялись в современной электронной обработке, а синтезаторам и электронным пианино предпочитала фортепиано. Но тот, кто играл сейчас, кажется, тонко чувствовал каждую ноту в «Сонате с речитативом» (это было еще одно ее неофициальное название), а потому исполнял ее чувственно, драматично и качественно, правда, не без нотки небрежности, которая придавала его музыке некую изюминку. И эта небрежность заключалась в том, что неизвестный музыкант словно просто развлекался, наигрывая первое пришедшее в голову произведение, забыв, какое оно на самом деле сложное технически и психологически для других.
Звуки, точно обиженные тонкие стрелы, обожженные страстным огнем солнца и знающие, куда точно попасть, чтобы задеть потаенные струны человеческой души, взмыли вверх, ударились о потолок, пробили его, в мгновение ока оказались в небе, проделав дырки в облаках, а после так же стремительно вернулись, чтобы, зависнув над слушателями, метко войти острыми наконечниками им в души.
– Здорово, да? Бетховен написал ее, когда стал очень плохо слышать, – с долей благоговения перед великим композитором сказала Марта, подумав мимолетом, что если бы этот невидимый исполнитель играл «Сонату № 17» на отлично настроенном фортепиано в месте с отличной акустикой, перед этим отрепетируя, то наверняка бы смог сорвать не только аплодисменты зала, но и многозначно-удивленные кивки профессоров консерватории, которые, надо сказать, не часто позволяли себе открытую похвальбу. – Потом он оглох полностью, но продолжал писать великие вещи…
– Ничего себе, он и правда невероятный, – поразилась Ника.
Саша тоже это услышал и внимательно посмотрел на длинноволосую девушку, как будто бы проверяя – а не лжет ли она? Способен ли глухой человек написать музыку, которая будет цениться выше, чем многие сокровища, спустя триста лет после смерти ее создателя?
