В следующий раз они придумали новую забаву: решили, что будут отмечать все дни рождения, и каждая должна приготовить специальный подарок-сюрприз для именинницы. Легко сказать! А где его найти, этот сюрприз? И все же, и все же… Когда их гоняли на работы за пределы лагеря, то можно было отыскать в поле первые, робко пробивающиеся сквозь пожухлую траву и снег весенние цветы. Калли сорвала головки полевых маргариток, а потом сплела их в красивое ожерелье для Селины. Селина чахла на глазах, задыхалась, хватала ртом воздух, и после двенадцатичасовой рабочей смены ее приходилось уже почти силком тащить с поля, поддерживая с обеих сторон. Но ожерелье из цветов! Такая радость! Она с удовольствием надела его на себя.
Через неделю случилось то, чего они больше всего боялись: медицинский осмотр. Всех женщин выстроили в ряд перед надзирательницами и охранниками, велели задрать юбки до пояса, выставив на всеобщее обозрение выпирающие тазобедренные кости, уже давно напоминающие живые мощи. Потом надо было пробежаться перед лагерным врачом и эсэсовцами из охраны, продемонстрировать им свою, так сказать, физическую подготовку. Доктор внимательно разглядывал распухшие ноги и отекшие, все в синяках, коленки каждой из бегуний. Калли сконцентрировала все свои силы на том, чтобы выдержать испытание, а потому не сразу обратила внимание на то, что происходит с Селиной. Ее буквально силком вытащили из шеренги, и охранник рыкнул:
– Беги!
Селина сделала пару шагов и упала на пол, сотрясаясь от приступа кашля.
– В отделение реабилитации! – коротко озвучил свой вердикт доктор, и охранники потащили Селину к стоявшей снаружи повозке. Вскоре повозка была загружена до отказа немощными женщинами, которых повезут в так называемый «Молодежный лагерь» на реабилитацию. Они стояли окаменев, не в силах уразуметь, что только что их подругу забрали на верную смерть. А они даже не попрощались с ней. После осмотра надзирательницы скомандовали разойтись по своим местам. Все молча разошлись. Да и о чем говорить? Они понимали: Селину они больше не увидят. Еще один жестокий удар, который надо пережить.
– Нужно как-то выбираться отсюда! – прошептала Мадлен. – Я знаю, Селина будет рада, если мы спасемся.
Всю ночь Мадлен и Мари молились и плакали.
Но Калли не могла молиться. Все чувства в ней выгорели дотла. Страшное опустошение и в душе, и в теле. Не было даже ярости, которая могла бы подпитать ее своей энергией. Впервые за долгие месяцы лишений ей захотелось просто лечь и умереть. Она старалась не думать о том, где сейчас Селина и что с ней. Одна, немощная, с распухшими ногами, которые она едва переставляла, куда они ее поведут? Конечно, отправят в газовую камеру. И никого рядом! Даже священника, могущего утешить в этот предсмертный час. За что? Почему?! Все в душе Калли вдруг восстало против такой вопиющей несправедливости. Она свернулась калачиком в своем уголке на нарах и отрешенно вслушивалась в то, как подруги шепчут слова молитв. Лично у нее надежд более не осталось. Она тоже приготовилась к смерти.
– Нельзя сдаваться! – пыталась приободрить ее Мари. – Пока мы живы, жизнь еще не кончена. И Селина скоро будет свободна! Во всяком случае, ее душа освободится из плена. Вот только деток она своих больше не увидит. А тебя кто дома ждет, Лотта? Ради них стоит побороться за свою жизнь, как думаешь? Держись, подруга! Мы еще поживем!
Иногда на Калли накатывали минуты полного помутнения разума. В такие минуты она уже не узнавала в себе прежнюю Каролину, не могла представить себе личико Дезмонда. Она ощущала себя тем, кем она есть сегодня: Лотта Бланкен. Изможденное тело, кости, обтянутые кожей в сплошных кровоподтеках и ссадинах, бессловесное существо, видевшее столько горя и ужасов. Она все глубже и глубже погружалась в пучину отчаяния. И все ближе подступало безумие, не щадящее тех, кто начинает жалеть себя. Мадлен вовремя заметила эти страшные перемены, происходящие в ней.
– Помни! Мы живем только для того, чтобы вырваться отсюда! Куда подевалась твоя злость? – она трясла подругу за плечи, пытаясь заинтересовать ее своими бесконечными прожектами, как именно им устроить побег. – Будем держаться все вместе, и тогда выживем! Поодиночке – сдохнем! Здесь все же получше, чем в Равенсбрюке. Там ведь вообще сплошной конвейер смерти, а здесь хоть поле видим, дорогу… Но только дашь слабину, и немедленно отправят обратно в Равенсбрюк. А там эти садисты забьют тебя своими дубинками до смерти. Не дай им такого удовольствия, Лотта!
Спустя несколько дней их переправили в другой лагерь в Мекленбурге. Там их бросили на строительство дорог. Трудились днями напролет в сырую промозглую погоду, которая бывает ранней весной. Спасали только телогрейки и шали, которые соорудила всем троим Мадлен из одеяла Селины. Но попробуй потягай тяжеленный каток двенадцать часов кряду, и так изо дня в день. Силы убывали с каждым днем, они чувствовали, что слабеют. Немного приободрили новенькие. Женщины сообщили последние новости с воли: союзники уже вплотную подошли к западным границам Германии – надежда немного согрела озябшие души и тела.
Месяц спустя их безо всякого предупреждения вытолкали ночью во двор, велели собрать пожитки и приготовиться к пешему походу куда-то на запад. Было темно, земля еще была покрыта снегом, оставалось лишь молиться, чтобы их раздолбанные башмаки выдержали этот долгий переход по замерзшей дороге. Они обмотались шалями, натянули на ноги еще по паре носков, которые Мадлен сварганила им изо всякого тряпья, тихонько рукодельничая по ночам, когда никто не видит. Забрали с собой и пожитки Селины, маленький узелок, при одном взгляде на который хотелось плакать. Мари прижала его к груди, и все они вдруг почувствовали себя так, словно Селина все еще с ними рядом и сейчас они бережно поведут ее за собой.
Пленниц гнали всю ночь. Унылая, безмолвная колонна, отмеряющая милю за милей по замерзшей дороге. Время от времени охранники обходили строй, светили фонариками, проверяя, нет ли в шеренгах пустот, но никто их не считал.
– Вот он, наш шанс! – прошептала Мадлен, когда дорога пошла лесом. – Исчезаем по одной и прячемся за деревьями.
Времени на раздумья не было. Калли увидела, как Мадлен скатилась по насыпи и скрылась между деревьев. Охранники не заметили, другие заключенные даже не глянули в ее сторону. Следующей рванула Мари: нагнулась, чтобы поправить свой башмак, и моментально растворилась в темноте. Пришла очередь Калли. Она понимала: сейчас или никогда. Едва ли судьба подарит ей еще один такой шанс. Калли шагнула в ночь, и словно крылья выросли у нее за спиной. Пока никаких выстрелов, и собаки не лают. Вокруг тишина, скованная снегом, и только ветки поскрипывают на морозе. Интересно, решился ли кто-нибудь еще на побег?
Высокие деревья мрачно шумели над головой, внушая суеверный страх, огромное пространство темноты и холода. Дыхание моментально превращалось на морозе в клубы пара. Одна, затерянная в бескрайнем царстве снегов и льда, безоружная… Ужас сковал ее тело. Куда идти? В какую сторону? Калли нерешительно двинулась в глубь леса, понимая, что надо двигаться, иначе она просто замерзнет на одном месте от холода. Сколько таких несчастных жертв она уже перевидала в лагере. Иди, понукала она себя, иди вперед. Каждый шаг – это напряжение воли, но сейчас движение для нее воистину равно жизни.
