Присутствие большого количество советских граждан в рядах оккупационных войск в зонах Германии и Австрии, отделенных от Запада легко проходимой границей, сильно облегчило работу НТС. Из баз, организованных при финансовом и практическом участии американцев, в Берлине и Вене, НТС начал работать на армию. Непосредственно и при помощи немецких и австрийских сочувствующих лиц, члены НТС стали входить в контакт с военнослужащими в зонах, создавать союзные группы в военных частях. В районах расположения советских войск стали появляться плакаты и надписи НТС, на полигонах и в казармах — листовки. Первая радиостанция Союза, портативный сборный радиопередатчик, начала работать из трехкомнатной квартиры на окраине Западного Берлина на частоте военных раций. Радиовещание НТС, начавшееся с любительского передатчика в Берлине, развилось своим чередом. Как всегда, тайные войны двух разведок и стоявшего между ними НТС, не обходилось без жертв. Начиная с 1960 года, появившаяся возможность туристических поездок в СССР используется НТС для посылки своих курьеров, поддерживающих контакт с конкретными лицами и группами в России. С 1961 года к этой задаче привлекаются и иностранные друзья. В интересах безопасности работа эта ведется строго конспиративно. В нескольких странах Европы создаются «оперативные участки», обеспечивающие отбор и необходимую подготовку едущих. Приезжавшие в Россию курьеры соприкасались поначалу с неоднородной писательской средой и советской молодежью, в равной степени алчущих недоступных большинству материальных благ и пеструю мишуру западного ширпотреба, со средой нарождающегося диссиденства, правозащитного и церковного движений, и с возникшим в 1965 году литературным объединением СМОГ Эмиссарами НТС были вывезены сотни самиздатовских материалов, ни кому особенно не нужных на Западе но охотно оплачивающие публикации чины американского ЦРУ, мало заботились о художественном содержании и ценности вывезенного, да и едва ли обладали достаточным вкусом и знанием современной литературы на русском языке. Они выполняли задания руководства, а у руководства ЦРУ, подконтрольного силам, куда более важным, чем пресловутый «президент», были совсем иные цели по отношению к России, нежели чем у стареющих идеалистов НТС, все еще мечтающих о «народном восстании». В своем блаженнейшем неведении, НТСовцы 1960-х и 1970-х годов прошлого века и не подозревали, что их prime target audience, советские люди лишь для виду сочувствовали благородным целям борцов с коммунизмом, своим рациональным умом понимая всю бессмысленность этой борьбы в государстве с сильно развитым карательным аппаратом. Изменения, произошедшие со средним советским человеком к тому времени, когда НТС вздумал пойти в свой очередной «Кубанский поход» сильно изменили аудиторию, которая должна была внимать призывам эмигрантов сбросить советскую власть. Из некогда законопослушного гражданина Российской Империи, воспитанного в православно-державном духе, в массе своей советские люди представляли собой действительно «новую общность», сильно отличавшуюся от подданных Его Величества начала XX века. Российский народ под влиянием обстоятельств, политики и невероятного по своим масштабам геноцида, утратив лучших представителей страны, некогда населявшей ее необъятные просторы от польской границы до камчатских гейзеров, изменился до неузнаваемости. Изменилась и система ценностей у основной массы населения. Новыми поколениями была утрачена традиционная Православная вера, а так же духовные и нравственные ориентиры. Советские люди инстинктивно тянулись к добру, однако напрочь были отучены искать смысл своего бытия в вероучении, понемногу забывали собственную историю и едва ли задумывались о собственной стране, как о Доме Богородицы или о Третьем Риме. Те, к кому с невероятными усилиями пытались пробиться из-за границы НТСовцы, едва ли могли постичь историко-мистические истоки собственной государственности, не говоря уже о готовности жертвовать за нее не только жизнью, но и минимальным советским благополучием. С таким человеческим «материалом», встречавшимся сплошь и рядом в СССР почти во все времена его существования, не сознававшие произошедшие с русским человеком перемены НТСовцы, обретавшиеся в благостной изоляции от «советской действительности», были заранее обречены на неизбежное поражение в своей борьбе. Годы, проведенные ими в Париже и Мюнхене, окончательно подорвали способность идеологов НТС критически осмыслить, с кем им придется иметь дело за «железным занавесом». Могли ли пылкие борцы с советской властью даже помыслить о том, что потомки городской черни и советских мещан в конце столетия будут не только держать ресторанчики под носом у европейского обывателя, но скупать его недвижимость, подкупать полицию и готовиться проглотить его экономическое благополучие, подточив его неиссякаемым потоком грязных денег. Все это будет уже в следующем веке, а пока идеалисты из НТС пытаются перевоспитать советских людей, тратя деньги американских налогоплательщиков, а представители военной эмиграции, мыслители, писатели и другие люди созидательного труда русского зарубежья, пытались дистанцироваться от соседства с коммунистическим лагерем, расползавшимся по Европе.
…«Классические», старые эмигранты из первой волны эмиграции, если позволяли финансы и предоставлялась возможность, потихоньку перебирались из Европы с ее дороговизной жизни, в иные доступные для них страны и, в частности, в США. Так, по воспоминаниям дочери А.И. Деникина Марины Антоновны Деникиной, опубликованным еженедельником «Совершенно секретно» в феврале 2002 года, сам отставной генерал Деникин, по наущению супруги и в виду того, что нужно было изыскивать средства, чтобы кормить семью, принял непростое для его возраста и положения решение. «…Во Франции он больше не получал пенсию и не на что было жить. А друзья из Америки, тоже офицеры, предложили папе писать мемуары для издательства имени Чехова. Ему положили сто долларов в месяц, за которые он должен был ежемесячно сдавать пятьдесят страниц рукописи. На эти деньги можно было жить. Во-вторых, папа боялся, что во Франции к власти придут коммунисты. Второй раз такого он не хотел переживать. Они жили у друзей около месяца, а потом, найдя себе маленькую квартиру, переехали. Мемуары отец завершить не успел — дошел только до 1916 года и умер от сердечного приступа… Последние слова, как мне передала мама, были: „Скажи Марине и Мише (сын Марины Антоновны), что я им оставляю безупречное имя…“».
Часто, обращая внимание на европейскую русскую эмиграцию, историки не обращают должного внимания на быт и жизнь русской эмиграции на Дальнем Востоке и в Китае. Сама по себе это — довольно большая и многообразная тема и, если не вдаваться в тонкости и специфику жизни русских эмигрантов в этой части света, то можно так охарактеризовать тот отрезок, который предшествовал Второй мировой войне.
В исследованиях г-жи синолога Аблоевой ей дана превосходная характеристика многим процессам, проходившим в среде русских эмигрантов, и нарисована панорамная картина предыстории русской жизни в этом уголке мира. Еще в 1930-е годы XX века российская колония в Шанхае несколько раз пополнялась за счет русских переселенцев из Северо-Восточного Китая. После советско-китайского конфликта на КВЖД в 1929 году, в Шанхай прибыло еще 3172 беженца. После создания Маньчжу-го и продажи советским правительством КВЖД в 1935 году сюда соответственно переехало 2885 и 2285 русских эмигрантов. Таким образом, к середине 30-х годов общее число русских белоэмигрантов в Шанхае составляло по данным Е. Аблоевой целых 16 тыс. человек. Хотя, по ее собственному признанию, в обширной исторической литературе на эту тему, встречаются и другие цифры, например, 40 тысяч русских, а, по неофициальным сведениям, ходившим в эмигрантской среде, «второй русский Шанхай» насчитывал 50 тыс. человек. Именно в середине 1930-х годов, по мнению ряда русских и китайских исследователей, жизнь российской колонии в Шанхае сильно изменилась, по сравнению с двадцатыми годами, к лучшему. Около 70 % из них, при всей существенной разнице в доходах, все же имели постоянную работу. Наиболее распространенными в эмигрантской среде были профессии коммерсантов, врачей, юристов, журналистов, преподавателей, таксистов, охранников, телохранителей и разнообразной прислуги. Русская эмигрантская среда выдвинула из своих рядов и ярких представителей местного криминального мира: воров, фальшивомонетчиков и даже наемных убийц. Поскольку нелегким оставалось положение русских женщин, многие из них были вынуждены работать в шанхайских ресторанах в качестве «dancing-girls». По едкому замечанию Натальи Ильиной, это было особенно тяжело для перебравшихся из Маньчжурии русских девушек, «которые выросли в Харбине, в тихих богобоязненных семьях, окончили средние школы, готовились… к иной судьбе». Наталья Иванова — противоречивая фигура своего времени — была по-разному оценена современниками. Активная сторонница возвращения русских в СССР, она не жалела сил для того, чтобы, обличая русскую эмиграцию и бичуя ее пороки, подвигать ее представителей к мысли о лучшей доли по другую сторону границы. Сочувствие Советам и назойливая настойчивость, с которой Ильина пропагандировала репатриацию, снискали среди русской эмиграции ей славу «агента МГБ», не развеянную и по сей день. Насмешливый тон писательницы по отношению к эмигрантским девушкам объясним, вероятно, некоторым презрением, которое испытывала Ильина к «патриархальности» уклада жизни многих русских семей в Шанхае. Для защиты молодых эмигрантских девушек, в Шанхае даже существовал особый орган — Международный комитет охраны русских женщин и детей в Шанхае. Приток российских беженцев из Маньчжурии привел к значительной активизации экономической деятельности белоэмигрантов в Шанхае. В городе было более 1 тысячи русских магазинов, причем преобладали меховые, ювелирные, часовые и обувные фирмы. Любопытен факт, говорящий о том, что владельцами примерно тысячи такси были русские хозяева. По мнению местных китайских исследователей вопроса участия русской эмиграции в местной экономической жизни, «тридцатые годы были периодом наибольшей стабильности и процветания в истории российской колонии в Шанхае». В предвоенные годы жизни эмигрантов в иных для них, новых условиях помогали многочисленные эмигрантские Объединения и благотворительные общества, наиболее значительными из которых в это время были: Русский эмигрантский комитет, Русское общество «Помощь», Русское православное братство, Русский студенческий союз, Союз русских военных инвалидов в Шанхае. Некоторые эмигрантские бытописатели того времени указывают на то, что «в начале тридцатых годов русский Шанхай в культурном отношении поднялся на необычайную высоту». В городе появились новые православные храмы, русские школы, периодические издания, театры, литературные объединения. До прихода советских войск в городе было 11 православных храмов, около 15 средних и 3 высших учебных заведения. Начавшийся переезд из Харбина музыкантов и артистов позволил создать в Шанхае пользовавшиеся большим успехом русские театры драмы и оперетты. Шанхайский муниципальный симфонический оркестр пополнился десятком русских музыкантов, и стал «первоклассным оркестром». Огромным успехом в Шанхае пользовались концерты А.Н. Вертинского, который с 1935 года переехал в город на постоянное местожительство из США. Большой вклад в поддержку русской культурной жизни в Шанхае внесла русская эмигрантская пресса. За время существования российской колонии в Шанхае вышло немало периодических изданий, среди которых были особенно заметны «Русское эхо», «Слово», «Шанхайская жизнь», «Копейка», «Время», чьим издателем был Б.А. Суворин, сын известного петербургского издателя А.С. Суворина. Особой популярностью у русских эмигрантов пользовалась газета «Шанхайская Заря». Ее руководителем был легендарный М.С. Лембич, в прошлом сотрудник петербургской газеты «Русское Слово», прошедший огненными дорогами Гражданской войны. Он начал свою издательскую деятельность в Харбине, где его газета «Заря» в скором времени стала одной из самых известных газет на Дальнем Востоке. Чуть позже Лембичем были основаны газеты «Наша Заря» в Тяньцзине и «Шанхайская Заря», предоставлявшая свои полосы одаренному публицисту и журналисту эмиграции Л.В. Арнольдову. Русская молодежь создала свои литературные объединения, среди которых была широко известна «Шанхайская Чураевка», художественное объединение «Понедельник» и содружество художников, литераторов, артистов, музыкантов. Русские люди в Шанхае, как и в Маньчжурии, в большинстве своем сохранили свои национальные и культурные традиции. Эмигрантская колония в тридцатые и сороковые годы пополнялась за счет молодежи, которая в большинстве своем выросла в Харбине и на линии КВЖД, в любовно сохраняемой закрытой для иностранных влияний русской среде, была русской и по воспитанию, и по образу собственной жизни и мышления. В Шанхае, как и в других местах русского рассеяния за границей, отмечали православные и национальные праздники: престольные Рождество, Пасху, Троицу и другие, а также «День русской культуры», приходящийся на 6 июня, день рождения А.С. Пушкина. В марте 1925 г. в Праге от имени ряда эмигрантских организаций был обнародован призыв «К русским людям за рубежом» с предложением «устройства ежегодного „Дня русской культуры“, считая это одним из желательных способов объединения всех русских людей». Авторы предложили этот день отмечать 26 мая/6 июня — в день рождения А.С. Пушкина. С этого времени День русской культуры стал праздноваться во всех местах русского рассеяния. Однако консервативные круги эмиграции, сторонники митрополита Антония (Храповицкого) выступали и за такие праздники, которые подчеркивали бы религиозные и монархические русские традиции. По их предложению, русская эмиграция стала отмечать День русского национального самосознания 28 июля, в день святого Владимира, князя, крестившего Русь. Начало японо-китайской войны в 1937 года не внесло особых изменений в положение русских жителей Шанхая, как и в спокойную жизнь других иностранцев в местах компактного проживания иностранных граждан Шанхая. Единственным последствием начавшейся мировой войны оказался заметный отток еврейского населения из города, уезжавшего на постоянное место жительства в США и Австралию. Относительная экономическая стабильность русской колонии, характерная для середины 1930-х годов, длилась недолго. Большая часть белой эмиграции в Китае, столкнувшись с японским режимом на собственном опыте, не встала на позиции взглядов Семенова, архиепископа Нестора и Керенского, хотя знание советских реалий не позволяло ей занимать откровенно просоветских позиций. Японское командование проводило в отношении русских эмигрантов довольно жесткую политику, осуществляя планомерный нажим по мере государственного строительства государственного образования Маньчжоу-го, а далее по причине введения режима военного времени. Об этом ясно свидетельствует анализ архивных документов за 1932–1945 годы, дополняемый воспоминаниями самих эмигрантов, в том числе и живущих в наше время в Харбине. К японской оккупации Маньчжурии обычные рядовые эмигранты отнеслись неоднозначно. Большинство из них сначала не могло, да и не особенно желало разбираться во внутренних азиатских дрязгах, постоянно происходивших сплошь и рядом. Одна из мемуаристок отмечает, что появление японских частей в Харбине было тихим, поначалу даже мало ощутимым мирным населением города. Только через несколько лет, особенно после вынужденной продажи советской стороной своих прав на КВЖД, японское давление на русскую эмиграцию стало настолько усиливаться, что привело в итоге к массовому оттоку белоэмигрантов из Маньчжурии в Шанхай, Тяньцзин и на юг Китая. Некоторая часть эмигрантов стала активно сотрудничать с японскими властями, причем отношение к ним в эмигрантской среде было, как правило, весьма сдержанным. С приходом японцев начала выходить новая ежедневная газета на русском языке под названием «Харбинское время». Ее редактором-издателем был японец. Большинство рядовых эмигрантов старалось держаться нейтрально и избегало тесных контактов с японской военной и гражданской администрацией. Один из белых эмигрантов некто Е.В. Саблин отмечал в своей книге, что «японцы учитывают эти различные настроения среди русских. Они допускают сочувствующих им русских на службу в войсках и в учреждениях нового маньчжурского государства, однако и там их держат лишь на низших ступенях. По отношению к русским, кажущимся им недостаточно надежными, принимаются систематические меры. Русские, занимающие сколько-нибудь выдающееся положение в Маньчжурии, а также крупные торговцы, более или менее независимые люди из интеллигенции вытесняются из Маньчжурии и Восточной Монголии под различными благовидными предлогами и вынуждаются перебираться в города Китая, где их встречают в общем довольно сочувственно». Вся политическая и общественная жизнь российской колонии в Маньчжоу-го по большей части оставалась под жестким контролем японских властей, создавших ряд идеологических организаций, подчиняющих себе буквально все стороны ее эмигрантского существования. Одной из таких организаций было общество «Сехэхуай». Как было отмечено в приказе командующего Квантунской армией генерала К. Уэда в марте 1937 года, это объединение стало «организацией, родившейся одновременно с основанием Маньчжоу-го как государственный орган. Это общество является единственной идеологической, культурной, политической и практической организацией, которая, охраняя дух и идеалы основания государства, воспитывает народ к воплощению государственных идей Маньчжоу-го».
