Генералы с ним согласились, а полковников с летунами никто и не спрашивал.
От как оно… нажил я сейчас врагов себе с этим Штуром на пустом месте. Как пить дать. 'Минуй нас пуще всех печалей, и барских гнев, и барская любовь'. Гениально сказано.
16
Я все же проявил твердость и убедил Вахрумку отправить моих мажоров в нормальный учебный лагерь на курс молодого бойца, чтобы хоть как‑то привести их в военное состояние без постоянного ручного управления с моей стороны. Штаб все же воинская часть, а не детский сад. Прибегнул даже к шантажу: либо моя нормальная ударная работа с его наставлением по полевой фортификации либо мне самому дрючить мажоров до кондиции, что мое время отнимет почти все. А иллюстрации для граверов я и сам могу начертить. Легко. Особенно в отсутствие любимого личного состава.
Показал ему еще свой проект переоборудования чертежного бюро кульманами и прочей новой оргтехникой, что также требует времени на внедрение. В месяц как раз уложусь при должном финансировании.
Но, закралось у меня подозрение, что вопрос мажорами решился быстро и относительно легко только потому, что приезжие имперские генералы выразили Штуру свое неудовольствие по поводу их внешнего вида и возмутительно гражданского поведения. О чем с недовольным видом тот при случае выговорил мне же, как мою недоработку. Так что по горячим следам Штур охотно наложил на мое прошение свою грозную резолюцию. И, как я подозреваю, почти все разборки с их влиятельной родней взял на себя.
При попытках этой родни наехать лично на меня по телефону я включал тупого фельдфебеля — горца. Не положено. Устав. Дисциплина. Идет война. Родина в опасности… Для убедительности в свой имперский язык включал сильный рецкий акцент. Даже адъютант Штура впечатлился их жалобами на меня, о чем мне с восхищением высказал как‑то.
На пятый день после полигонных страданий штаб — ефрейтор сопроводил всех моих мажоров по железной дороге в летний лагерь. Штур выбрал им место учебы, дислоцированное подальше от города, в сторону тыла, чтобы чадолюбивым маменькам туда было крайне неудобно ездить, а сердце за кровиночку не болело. И я вздохнул с облегчением. И вообще мне бы в подчиненные кого‑нибудь попроще, повульгарнее…
И еще из приятного. Я получил нежданную премию в двадцать пять золотых кройцеров за идею железнодорожных орудий. Целое состояние для простого фельдфебеля, в месяц получающего жалования чуть меньше трех золотых.
Королевские инженеры оказались на высоте. За прошедшее время в городском депо ударными темпами успели наваять пять вундервафлей железнодорожного хода из длинных 48–ми калиберных 120 миллиметровых морских скорострелок, оборудованных гидравлическими накатниками. Морская артиллерия в империи вообще развивалась с большим отрывом от сухопутной. Так что стволы королевским приказом взяли готовые с завода, решив, что новые орудия для строящегося минного крейсера еще успеют поставить на верфь, а оборона столицы важнее. Полевые испытания показали дальность стрельбы чугунной болванкой до девяти километров, а морским фугасным снарядом до двенадцати. Срочно ваяли на патронном заводе укороченный фугасный снаряд для сухопутного применения с усиленным осколочным действием. И большей дальностью выстрела — до девятнадцати километров.
Первое боевое применение вундервафлей на железном ходу прошло успешно, учитывая, что вся стратегия восточного фельдмаршала Смигла сводилась к наступлению его войск вдоль железных дорог, а остальные направления являлись как бы поддерживающими. Две железнодорожные пушки с безопасного для себя расстояния за полчаса превратили захваченную цугулами приграничную узловую станцию в мелкое крошево, чем сорвали новое наступление войск восточного царства, подняв на небо три состава с боеприпасами, которые, детонировав, разнесли в округе все, что не успели уничтожить большие морские снаряды. Командир дивизиона (а каждая такая пушка считалась батареей) стал кавалером 'Рыцарского креста'. О нем писали в газетах. Остальных также не обошли наградами только без излишней помпы.
С восьмидюймовой мортирой еще шли отладочные работы. Там какие‑то проблемы вылезли с устойчивостью платформы из‑за большей тяжести орудия. В итоге поставили ее на две многоосные ходовые части от списанных паровозов и нормально утащили на дальний полигон. Результаты пока не объявлялись.
Я не удержался и сказал Вахрумке, что такая мортира хороша будет только в наступлении при прорыве ну… очень серьезных укреплений. А в обороне города ей просто не найдется достойных целей.
На что майор лишь пожал плечами.
— Теперь это любимая игрушка короля.
И вопрос закрылся сам собой. Такая мортира пока была одна, но назвалась уже громко — Первый его королевского величества лейб — гвардии мортирный полк особого могущества. И шефом этого полка являлся сам король. Следует ли думать, что вторая железнодорожная мортира станет вторым таким гвардейским полком, я не знал, но подозревал что такое вполне возможно. Пострелять во врага с безопасного расстояния и при этом числиться крутым фронтовиком немало желающих найдется в придворном окружении. Ну и высокие категории чинов там как бы в обязательном приложении — гвардия. А королю всегда можно будет потом хвастаться, что он даже свою гвардию не пожалел — кинул в прорыв.
Показывал адъютант Штура мне даже эскиз эмблемы новых гвардейских войск. Сквозь серебряное железнодорожное колесо просунуты золотые скрещенные пушки. Обшлага и петлицы черно — красные. Парадный мундир гвардейский уже шьют на первый расчет. К гарнизонной швальне не протолкнуться. Хорошо, что мои заказы успели сделать, а так бы я был хорош. Особенно без шинели в преддверии поздней осени.
Незаметно я солидно оброс барахлом, совсем лишним в быту солдата. Выкроив как‑то вечерок, я собрал все шмотки, что у меня относились к рецкому стройбату, и вместе со старым ранцем отослал почтой на гору Бадон — там они целее будут.
За неделю наставление по применению новой полевой фортификации было ударными темпами написано инженер — майором, а я изготовил к тексту все многочисленные иллюстрации и чертежи. Добавил в текст только необходимость построения траншей зигзагом на случай флангового обстрела шрапнелью и обустройства заграждений третьим рядом кольев с колючей проволокой (послезнание — великая вещь). Вахрумка с добавлениями согласился, и поехало все в типографию за авторством инженер — майора Вахрумки, под редакцией генерал — адъютанта Штура. Ну и меня на последней странице упомянули мелким шрифтом там, где выходные данные — 'автор иллюстраций фельдфебель С. Кобчик'. Вот так вот ' в ЦК помирают, и мне нездоровится', как любил приговаривать мой дед.
В день выхода первого тиража 'наставления' Вахрумка подарил мне золотые часы плоской луковкой с двумя крышками. Один в один как мой отобранный бароном трофей. Символично. И приятно.
Но мне все не давала покоя нахлынувшая на меня еще на перевале любовь к дирижаблям и тот факт, что ставка главнокомандования восточного царства находится всего в трехстах километрах от линии фронта. Как соблазнительно все это совместить…
