Пока чертил классический вариант, вспомнил про образец русской смекалки времен первой мировой — в интернете фотку видел: две длинные лаги под лафет и укрепленный бревнами круг вокруг конического дворика. Солдатики приподнимают лаги с пушкой и ворочают 'на пятке' лафет на нужный горизонтальный градус. Только в этом случае очень большая 'мертвая воронка' над орудием образуется из‑за меньшего градуса подъема ствола. Но соорудить такое подручными средствами быстрее и проще.
Но все равно все это нормальную зенитку не заменит. Максимум… показать что можно и так. Для нормальной зенитки нужен и ствол длиннее и скорострельность выше. Соответственно накатники гидравлические а не пружинные… И лафет совсем другой. Ну, ради прикола нарисуем еще тележку — прицеп четырехколесную с тумбовым лафетом. Вроде, похожие на такой на кораблях флот пользует?
Интересно… вот гатлинги местные можно приспособить для зенитной стрельбы? Или для этого надо изобретать новый подпружиненный магазин. Сейчас же патроны с него подаются просто силой тяжести сверху.
Вот так всегда тут… куда ни кинь, то клин… То этого нет, то того… А может и есть, только я о том не знаю. Впрочем, возможно именно это незнание и помогает мне убедительно изображать дикого горца со странными идеями.
25
Рисунки мои, спрятав под температурным листом, няня Йозе, или как она просила себя называть — Иза, вынесла из палаты вместе с фанеркой, якобы на проверку к доктору. Часовой у дверей в медицине не разбирался и пропустил ее без досмотра. И где‑то уже вне стен госпиталя она передала их Плотто. Как раньше передавала она краткие записки от меня к нему и от него ко мне.
Судя по довольному выражению некрасивого лица хожалочки, она не осталась без награды со стороны капитан — лейтенанта. Мне же ей заплатить было нечем. Как очнулся я тут в одном исподнем, так и нахожусь.
Бритву и остальное мыльно — рыльное, а также хорошую бумагу и карандаши нянечка принесла мне от Плотто. И брила меня сама, весьма умело. А вот про судьбу моих вещей, которые были на мне на момент ранения, она не знала.
Доктор также хранил молчание, буркнув только.
— Вот когда поправитесь, фельдфебель, вам все обратно выдадут. А сейчас не положено.
Странные, однако, порядки в этом офицерском госпитале. Ну, деньги забрать на хранение — это я еще понимаю, это чтоб господа офицеры со скуки не пьянствовали в лечебном учреждении и режим лечебного питания не нарушали. Но часы‑то отбирать зачем? И документы с планшеткой?
К тому же взгляд доктора, которым он стал на меня смотреть, мне откровенно не понравился. Холодный какой‑то и отстраненный. На перевязках моих он как повинность отбывать стал. Все, что от него требовалось делал, но как‑то… Не передать словами. Это только чуется.
Может это потому, что я — 'крестьянское быдло' в этом шикарном дворце дворянское место занимаю? Понимаю, что не по чину и сам в догадках теряюсь. Пока списываю мое попадание в этот дворец на то, что должность у меня обер — офицерская. Но даже это не объясняет отдельной палаты.
Сейчас бы мне учебники как раз пригодились бы, раз время свободное образовалось. Но доктор остался непреклонен. Нет, и все…
В начале третьей недели (я на стуле карандашом черточки ставил, чтоб счет дням не потерять) мордатые санитары внесли стол и простой канцелярский стул и поставили их на место унесенных кроватей.
На столе появился очень простенький стеклянный чернильный прибор.
И напоследок уже один санитаров вернулся и из литровой бутыли налил в чернильницу фиолетовых чернил.
— Слышь, браток, как там дела на фронте? — попробовал его я разговорить.
— Воюют, — буркнул он, даже не поглядев на меня, и ушел.
Вот, сволочь… Жалко, что ли ему раненому воину новости пересказать, раз тут радио нет.
А после обеда сразу зашел он… Сразу по морде заметно отнюдь не инквизитор, а просто чернильная душа. Высокий такой, худой, сутулый, морда лошадиная, зубы крупные, руки холеные. На среднем пальце характерная мозоль от перьевой ручки. Мундир на нем чиновничий Департамента военной юстиции со светло — зелеными обшлагами.
Сел за стол. Вынул из кармана синие сатиновые нарукавники и неторопливо их надел. Переложил ручки на приборе и представился.
— Я, Грибан Гагар, военный юрист второго ранга, нахожусь здесь с разрешения вашего лечащего врача, чтобы снять с вас дознание. Вам понятно, о чем я говорю?
— Не совсем. С меня уже снимали подробные показания люди из полиции. Ничего большего я сообщить не могу.
— Полиция это одно — ее дело гражданские лица, а военная юстиция это другое, — завил чиновник наставительно. — Поэтому прежде чем ваше дело закрыть, я обязан составить все бумаги как положено. И так приступим. Ваше имя и фамилия?
— Савва Кобчик.
— Национальность?
— Рец. Горец.
— Подданство?
— Имперское.
— Сколько вам полных лет?
— Двадцать два.
— Семейное положение?
— Холост.
— Родственники имеются?
— Я сирота.
— Прописаны ли вы в сказках Налогового департамента?
— Нет. Работал по найму подмастерьем.
— Гражданская специальность?
— Кузнец.
— Образование есть?
— Неполное среднее.
— С какого времени находитесь на действительной военной службе?
— С мая прошлого года. Доброволец.
— Чин?
— Старший фельдфебель артиллерии.
Чиновник впервые оторвал свой взгляд от бумаг и внимательно посмотрел на меня.
— Однако стремительная у вас, молодой человек, карьера, — но быстро справился с чувствами и снова затараторил как автомат. — Нынешняя ваша должность?
— Помощник начальника Королевского артиллерийского полигона.
— Имеете награды?
— Имею. 'Крест военных заслуг' с мечами и медаль ' За полезное' от Ольмюцкого короля.
— А теперь расскажите в свободной форме то, что с вами произошло на дороге, когда на вас напали и вас при этом ранили.
Я вздохнул и принялся рассказывать, а он скрипел перышком, успевая все за мной записывать. Опыт большой видать у него в таких делах.
На утренней перевязке доктор холодно меня поздравил с успешным ходом выздоровления и переводе меня в санаторий для выздоравливающих воинов.
— Наконец‑то у меня снова появится палата для четверых раненых на фронте, — последнее слово он выделил особой интонацией.
Доктор ушел, и вскоре санитары мне принесли мои вещи.
