Зачет по матчасти принят.
Зачет по стрельбе принят.
Занятия по оружию вели отделенные ефрейтора, а вот зачеты принимали офицеры, которых обычно мы видели как ясное солнышко дождливым ноябрем. Не баловали они нас своими присутствием.
Вместе с винтовкой появилась и так называемая 'словесность', которую вели уже непосредственно офицеры. Всякое бла — бла — бла про 'священный долг защиты родины и императора', 'верности династии' и 'стойкого преодоления тягот и лишений военной службы'… Эти занятия новобранцы в массе воспринимали, как возможность лишний раз отдохнуть от строевых занятий, а я ловил крохи информации об окружающем меня обществе. Мне тут еще три года жить.
По мере нашего освоения строевого шага стали появляться и другие занятия. Я со всем отделением поспорил на компот, что первым делом пойдет у нас изучение Дисциплинарного устава и выиграл. Впрочем, что с новобранцев взять? Зато следующие полторы недели я пил каждый день двойную порцию компота. Из принципа.
Месяц пролетел быстро. К новой армии я адаптировался быстро и практически легко, все же второй раз служу. Но что меня до глубины души поразило, так это то, что имперские офицеры — дворяне и аристократы в массе своей, были намного ближе к солдатам, чем в рабоче — крестьянской Красной армии и наследнице ее традиций — армии Российской. Такого запредельного чинодральства и командирского чванства я тут не увидел. Не говоря уже о принуждении солдат к труду на личное благо офицеров. Это еще не значит, что не было между солдатами и офицерами четкой уставной дистанции, но командиры умели ее держать, не унижая и не оскорбляя солдата. Солдат империи — это человек имеющий честь и посягать на нее никто не вправе, ибо он слуга императора. Тут даже из армии увольняли только по двум статьям, даже комиссованных по здоровью, 'с почетом' или 'с позором'. Увольнение 'с позором' поражало даже выслуженные гражданские права.
Как, впрочем, не заметил я и откровенного пьянства офицеров. Как тут не вспомнить мне своего ротного в уральской мотострелковой бригаде, который через раз на вечерней поверке появлялся в казарме никакой, разве что на ногах еще стоял. Здесь если офицер на вечерней поверке тусуется, значит в роте ЧП.
Основные рабочие лошадки службы войск здесь ефрейтора и унтер — офицеры. Доверие со стороны командования к ним полное, как и спрос за службу. Даже фельдфебель для рядового уже почти недосягаемая фигура. И если ефрейтора еще встречаются из старослужащих, то унтера и фельдфебели практического поголовно сверхсрочники, дядьки в возрасте. Причем им искренне нужно было, чтобы мы именно служили, а не мучились. И воинскую науку вбивали в нас крепко. Килограмм шесть — семь живого веса за эти лагеря я потерял точно. И это еще без кроссов, которых тут не было, только на строевой с ружейными приемами от взятия 'на караул' до 'штыком коли — прикладом бей'.
Если командира своей учебной роты капитана барона Зандерфорта (кстати, щеголявшего в петлице мундира ленточкой 'Солдатского креста'!) мы видели редко, это еще не означает, что он нас не знал. На третьей неделе ротный практически всех окликал по фамилиям и не путался. И к концу срока обучения дал нам всем вполне объективные характеристики, причем нам же на руки в письменном виде, что меня откровенно потрясло. Но не все зависело от него.
На третьей неделе приехали из города два майора из строевой части гарнизона с бричкой, полной наших личных дел и взвода снова перетасовали так, что в одних оказались сплошь неграмотные новобранцы, а в других умеющие хотя бы читать и писать на рецком. В один взвод собрали всех тех, кто еще знал общеимперский язык. Для меня это был четкий разведпризнак, что скоро набегут 'покупатели' за пополнением для своих полков и батальонов.
На тридцатый день лагерей, нас снова построили в ротную колонну и пешком отправили в город, тем же маршрутом, только в обратном направлении. После усиленного издевательства над нашими тушками, именуемым курсом молодого бойца, этот поход воспринимался нами как увеселительная прогулка, хотя жара за это время существенно усилилась. Лето пришло в долины.
4
По дороге в город встретили такую же учебную роту, которая навстречу нам направлялась в те лагеря, которые мы покинули.
Фельдфебель громко скомандовал.
— Отдать честь добровольцам.
И вся наша рота, пока мы не разошлись с новобранцами, шагала по пыльному проселку высоким строевым шагом, сцепив в шеренгах мизинцы и повернув головы в сторону 'желторотиков'.
Впрочем, нам после десяти километров дороги кило пыли больше, кило пыли меньше — все равно, а новобранцам приятно. Да и нам это серьезно подняло самомнение.
В гарнизонном военном городке нас первым делом отвели в нормальную баню (в лагерях мы мылись исключительно в холодной речке) и накормили обедом, а потом забрали нашу полевую униформу в прачечную, а нам выдали чистую подменку второго срока, и завертелись приятные хлопоты по выдаче и подгонке парадного обмундирования. Помимо гарнизонной швальни, наверное, еще всех городских портных временно призвали на военную службу. Много крутилось вокруг нас гражданских с портняжными метрами и иглой. Но зато и выглядели мы уже к вечеру красавцами, а не чучелами.
Поменяли нам все, кроме сапог.
Парадный мундир выглядел красиво, но для меня непривычно. Черные брюки были параллельные, с возможностью носить под них ботинки (которых нам не дали), и на них запрещено было заглаживать стрелки. Сам мундир был так называемого 'лацканного' кроя светло серого цвета. Узкий в талии, двубортный, в котором борта расходился к плечам. На животе два ряда ясных посеребренных пуговиц по четыре штуки в ряд — одна ниже пояса, остальные выше, до грудины. И две по две пуговицы на верхний срез лацкана, почти на плечах. Декоративные на правом плече. Реально застегивающиеся на левом. Я еще удивился, что застежки на 'женскую' сторону, но в чужой монастырь со своим уставом не ходят, поэтому промолчал, подтверждая наработанную репутацию угрюмого и малоразговорчивого горца.
Карманов у этого мундира не было предусмотрено. Вот так.
Канты цветные нам вроде также не были положены, но вот обшлага рукавов достались нам цветные. В основном черные, кроме рецких 'грамотных' взводов — у тех они были темно — зеленого цвета, присвоенного горным стрелкам. На обшлаге клапан на три пуговицы, причем две из них застегнутые, а нижняя — нет. Почему так? Мне никто так и не мог внятно объяснить, в смысле наши ефрейтора, к офицерам я с такими вопросами благоразумно не лез.
Воротник был гибридом стойки и отложного. Внутри шла мягкая стойка на два крючка, а от нее уже шел отложной ворот, на который мы потом пришивали большие трапециевидные петлицы. В цвет обшлагов.
И кепи. Смешное такое… Донце тульи маленькое, смещенное ко лбу. Черный квадратный козырек лакированной кожи.
Потом раздали петлицы, эмблемы, кокарды и ефрейтора проследили, чтобы мы все это пришили правильно.
