А вот у огемцев проскальзывали в общении нотки какого‑то опасения. Видно примерили нашу ночную атаку на себя… и ужаснулись.
По случайности на нашем участке фронта именно в это время гуляли корреспонденты газет нейтральных стран. То, что осталось в траншее царцев от нашей атаки они видели сами и даже все засняли на фотопластинки. 'Кровавый Кобчик' стал в мировой войне знаковой фигурой. Не удивлюсь, если союзники меня объявят меня военным преступником.
С них станется…
На следующий день после победы на всех порах примчался литерный поезд с императором и королем. Они сами обошли поле боя и остались под сильным впечатлением.
Вся рота удостоилась 'Солдатского креста'. Награждал 'на костях' сам император. Под вспышки магния.
Вальд стал имперским рыцарем и майором.
А мне досталась только слава.
И косые взгляды монархов.
Бисер как‑то обмолвился, что мне пора в отпуск на родину.
— Заездили мы тебя в последнее время, Савва, — обронил король. — Ты уж извини. Зато победа!
Войска пошли дальше на север сопровождаемые бронепоездом 'Аспид'.
Рецкая штурмовая рота и охрана моего эшелона остались на станции прикрывать штаб корпуса до тех пор, пока не будет захвачена новая станция с телеграфом. Таким образом, они освободили фельджандармов второму квартирмейстеру, который быстро нашел им работу в поле. Штурмовики несли караулы и отправляли в тыл эшелоны с пленными. Пленные при виде рецкого конвоя вели себя как паиньки. Репутация отморозков работала на подконвойных с дикой силой. За все время ни одного побега, ни одной попытки бунта, даже простого неповиновения не было.
Что удивительно было лично для меня — никто из горцев на судьбу не жаловался. В смысле что таких героев… и в караул, пленных охранять. Все воспринимали эту службу как заслуженный отдых от боев. Два почетных награждения за неполный месяц несколько притушили жажду подвигов.
Через неделю я получил приказ, согласно которому рецкая штурмовая рота майора Вальда выводится из состава Броневого дивизиона и самого первого армейского корпуса и прикрепляется к выездному комиссару ЧК барону Бадонверту в качестве подразделения обеспечения. Обеспечения чего? Не сказано.
Пришла почта из Втуца. Маркграф сердечно благодарил в моем лице всех рецких егерей за кровавую тризну по его сыну. В честь этого события он приказал выбить памятную медаль. Сама рота причислена к рецкой гвардии в тех же наименованиях чинов, что егеря носят, то есть с повышением всех на два ранга. Теперь ее наименование Лейб — гвардии отдельная Рецкая штурмовая горно — егерская рота.
Егеря, которые служили в моей физической защите при ЧК, почувствовали себя обойденными и приуныли.
Майор Вальд, то есть уже гвардии майор Вальд, что равнялось армейскому полковнику, подсказал выход из такой ситуации. Всех участников кровавой тризны занести в список роты для утверждения его во Втуце. А он, уже своим приказом возвращает их мне, но уже в качестве прикомандированных к ЧК. Конкретно к охране комиссара Кобчика.
— Хитрый ты, — констатировал я, качая головой.
— А то? — ухмыльнулся Вальд, — Неделю назад я был всего лишь армейским капитаном. Если кто сомневался в сегодняшнем указе Ремидия, то я нисколечко.
— Тогда гадай, что теперь будет дальше? — подколол его я.
— Уберут нас отсюда. Домой отправят.
— С чего взял?
— Да взгляды от штабных ловлю нехорошие. Нет, повод найдут благородный, Знамя к примеру получать из рук маркграфа… У меня же теперь отдельная часть.
— И как быстро вас отсюда уберут?
— Приличия соблюдут. Но не более того. Лишнего дня держать нас тут не будут, — ванговал Вальд на всю катушку. — Боятся они нас. Особенно тебя.
От себя я придумал для гвардейских егерей особый знак отличия. Шеврон углом вниз на левый рукав из ленты георгиевских цветов 'огня и пороха'. Такие ленты быстро нам выткали в маленькой галунной мастерской на Узловой станции. Все же безработица там еще большая. Все заработки крутятся пока вокруг железной дороги и поставок продовольствия в армию. Так что вышло даже недорого для моего кармана.
Пока егеря сортировали пленных, я по привычке занимался проверкой тылового снабжения, но пока все было в относительном порядке, насколько порядок вообще возможен в бардаке прифронтовой полосы. Скажу, что за этот месяц стал немного разбираться в запутанной кухне интендантства. Это был плюс. Нужные знания. Пригодятся по жизни.
Свободное время, которого оказалось неожиданно много, я посвятил разбору бумаг, скопившихся в сейфе почтового вагона. Еще человек Моласа через два дня на третий привозил свою папку с тем, что накопали на тыловиков адепты Ночной гильдии. А нарыли они много. Самое главное — их связи при реализации ворованного имущества. И не только на Узловой, но и в Будвице. Никто из интендантов от Ночной гильдии подлянки не ждал, а потому были излишне откровенны, даже бравировали своими связями ' в верхах'. А я все это брал на карандаш. Даже непроверенные слухи.
Отправил телеграмму принцу о том, что документы по 'Сенокосу' готовы, но в ответ прибыл за ними фельдъегерь в сопровождении пятерки дворцовых гренадер. Принял у меня папки по описи, завернул каждую в крафт — бумагу и запечатал рядом с моей печатью еще и своей. Нисколько не задержался и в тот же день отбыл обратно. Никаких письменных распоряжений он мне не доставил, а на словах передал от кронпринца, чтобы я оставался на месте и 'ждал дальнейших распоряжений'.
Уже желтый лист стал облетать с деревьев, бабье лето кончилось, и опять зарядили противные холодные дожди.
Штаб корпуса передвинулся квартировать на отбитую у царцев станцию ближе к городу и порту, а я все куковал в Троблинке, не получая иного приказа. Казалось, что меня монархи забыли на этом полустанке. Забыли, но сознательно. Просто держали в отдалении от столицы королевства, пока рассматривалось 'дело контрразведки', которое в итоге благополучно слили в унитаз. Хоть я этого заранее опасался, но все равно известие это стало для меня неожиданным. Как обухом по голове…
Слухов было много. Но достойный доверия с моей точки зрения только один. Император навестил арестованных аристократов в узилище. О чем‑то с ними там беседовал с глазу на глаз минут по пятнадцать и ушел, оставив каждому дерринджер с одним патроном.
Суд не состоялся в виду самоубийства обвиняемых, 'поступивших как люди чести'. В этой империи еще бы харакири ввести для полного счастья — обелять лицо, вспоров живот намного эстетичней, чем пускать себе пулю в лоб. Соответственно не было и увольнения 'контриков' из армии 'с позором'. Их семьи получили военные пенсии согласно чину. Сыновья приняты в Пажеский корпус на казенный кошт. Дочери в институт Благородных девиц также за счет императорского министерства Двора.
