– Эй! Здесь был Пит!
В этом месте Пит – это канонический герой, но его личность остается тайной. Некоторые думают, что он кто-то из местных благотворителей с поджатыми губами. Другие считают, что это наследница состояния, которой далеко за восемьдесят и у которой нет своих детей. Почтенный бизнесмен или несколько таковых. Профессиональные игроки в футбол, которые занимаются благотворительностью. За прошедшие годы несколько позеров говорили, что это они, надеясь получить известность, но на самом деле никто ничего не знает. Всем известно только одно: пират Пит появляется пару раз в год – обычно перед днями рождения и перед Рождеством – без предупреждения и не оставляя следов.
Рэймонд взял свой подарок и улыбнулся. Сказал тихо, словно себе самому:
– Он вернулся. Вернулся.
Тележка стала тяжелее. Ноги зашаркали. Потек пот. Я обернулся. У их ног лежат горкой сорванные ленты, разорванная оберточная бумага. Дети переворачивают страницы, и на лицах появляются улыбки от уха до уха.
Моя миссия подходила к концу.
Но я еще не закончил. Оставался один подарок. Лизы в библиотеке не было, поэтому я вышел, повернул направо и прошел в дальний конец коридора. Палата 424. Дверь была приоткрыта, свет неяркий. Я положил руку на косяк. Я знал эту палату. Провел в ней много ночей. Много лет назад это была палата Джоди, и с тех пор в ней побывало много детей.
Я взял подарок и толкнул дверь. Лиза спала. Личико бледное. К вспотевшему лбу прилипли волосы. Рядом капельница. Щеки Лизы округлились – хороший знак для десятилетней девочки, победившей смерть. Лиза здесь дольше, чем все остальные. Всеобщая любимица. Своим присутствием она может осветить комнату. Все ее рисунки – в рамках на стенах, как и несколько фотографий, на которых она вместе с известными людьми, видевшими ее по телевизору. На столике у кровати – наполовину съеденный трехслойный торт в честь дня рождения. В уголках губ осталась глазурь. Здесь у каждого два дня рождения. День, когда ты родился. И день, когда ты становишься свободным от болезни. Она – ребенок Рождественского сочельника.
Я вошел, мои поношенные сапоги заскрипели на отполированном полу. Я встал в тени и опустил подарок на прикроватный столик, сопротивляясь желанию положить ей на лоб холодное влажное полотенце. Я нагнулся, прислушиваясь к ее дыханию. Я не был знаком с Лизой, и она меня не знала, но я знал многих таких же, как она, и видел, как она здесь растет. Видел, как у нее отрастают волосы, потом выпадают, потом снова отрастают. Возможно, все дело в ее улыбке, в том, что правый уголок ее рта поднимался чуть выше, чем левый, но именно она среди всех остальных детей напоминала мне о том, что я был когда-то живым. Я вышел из тени и тыльной стороной руки осторожно коснулся щеки Лизы. Жар спал. Когда я развернулся, чтобы уйти, она заговорила. Ее голос прерывался:
– Спасибо.
Я повернулся, и ее глаза переместились с меня на подарок у кровати и снова вернулись ко мне.
Я кивнул.
Лиза села, ее взгляд не отрывался от красной ленты. Я медленно отступил в тень.
Она сказала:
– Можно?
Я снова кивнул.
Девочка развязала ленту, осторожно развернула бумагу, чтобы не порвать ее. Она прочла название и крепко прижала книгу к себе. «Пират Пит и ненужные люди: плоский мир». Ее улыбка стала шире.
– Это моя любимая.
Я знал это. Я прошептал, сопровождая слова движением пальцев:
– Открой ее.
Что она и сделала. Открыла титульный лист. Он был подписан. Не ей, потому что слишком малы шансы на то, чтобы найти экземпляр, подписанный специально для Лизы, так как автор умер… ну, очень давно, но с Элизабет было проще, имя более распространенное. Девочка провела пальцами по надписи, совсем как Хелен Келлер
[4]
в бальной зале в Алабаме.
– Мое настоящее имя Элизабет.
И это я тоже знал.
Лиза подняла глаза.
– Откуда эта книга? Ее нашли мои врачи?
Она склонила голову набок. Помолчала немного.
– Ее нашел ты?
Ударение на «ты», ее палец указывает на меня.
Завороженный моментом, я забылся и уже готов был ответить: «Я», когда за дверью раздались тяжелые шаги. Я быстро повернулся, схватил мешок с мусором из корзины в ванной комнате и почти налетел на медсестру, входившую в палату. Я прижал подбородок к груди, бросил мешок в тележку, обругал себя за то, что свалял такого дурака, и направился к лифту.
Я прошел уже почти половину коридора, когда услышал те же шаги, но в ускоренном темпе. Медсестра повысила голос:
– Прошу прощения, сэр.
Я свернул за угол и перешел на трусцу. Тележка заскрипела громче. Я почти бежал.
Звук шагов последовал за мной. От усилия женщина запыхалась и заговорила неестественно громким голосом:
– Сэр!
Слева от меня – выход на лестницу. Я мог бы бросить тележку и сбежать, но мое прикрытие было бы раскрыто. Я нажал на кнопку вызова лифта и воткнул в уши наушники. Я стоял перед тележкой, которая закрывала меня от медсестры, и постукивал ногой. Двери открылись, и я задумался. Если войти в кабину, она меня поймает. Или мне придется причинить ей боль. Этого я не хотел. Если я побегу, то успею спуститься по лестнице, выбежать из здания и затеряться за фонтаном, но так я обеспечу себе только бегство. Не возращение. А последнее намного важнее первого.
Я вошел в кабину, таща за собой тележку. У меня на лбу выступили капельки пота.
Двери как раз закрывались, когда появилась медсестра и сунула между ними массивную руку. Лифт дернулся. Запыхавшаяся женщина держала наполовину съеденный трехслойный торт в честь дня рождения. Я вытащил из ушей молчащие наушники. Женщина улыбнулась, перевела дух, прислонилась к тележке и предложила:
– Если это останется здесь, мы будем есть его несколько дней, а я уже выключаю лампы на прикроватных столиках. Так что сделайте девочке одолжение и заберите искушение с собой.
Мне хотелось сказать медсестре, что ее улыбка прекрасна. Что она освещает темную комнату. Что миру нужна и ее улыбка, и она сама.
Но я не сказал.
Я с ворчанием принял торт, кивнул, и медсестра вышла из лифта. Когда двери закрылись, я не двинулся, помня о камере у меня над головой. Я вышел возле мусороприемника, прошел по серпантину в гараж – под присмотром камер вверх по пролетам лестницы до шестого этажа к моему фургону. Я не снимал ни маску, ни очки, ни бейсболку, пока не выехал на шоссе I-95 и не направился на юг.
Я влился в поток машин, придерживая руль, и откусил первый кусок торта. К губам прилипла глазурь. Когда я посмотрел в зеркало заднего вида, огни города сверкали, а больницу ореолом окружало белое сияние.
