Я осмотрел комнату, ища что-то – хоть что-нибудь, – чтобы ответить ей, и ничего не нашел.
Кейти провела пальцами по краю картины:
– Расскажи мне о своих родителях.
Я пожал плечами:
– Не могу.
Она посмотрела на меня с подозрением:
– Не можешь или не хочешь?
– Не могу. – Кейти не спросила меня почему, но я все равно ей ответил. – В моем деле, во всяком случае, в том, что я прочитал о себе, сказано: я родился где-то во Флориде. Моя мать два дня не кормила меня, а потом оставила меня в пустом трейлере, где я набрался вшей и блох, получил чесотку. Еще через два дня меня нашел там бездомный парень, который искал место, где бы отсидеться.
Выражение лица Кейти снова изменилось, но я не был готов продолжать этот разговор, поэтому я закончил так:
– Так что я не могу ничего сказать. И не хочу.
Кейти изучающе смотрела на меня, и я сказал:
– Я кое-что купил для тебя сегодня.
– В самом деле? – Она выглядела удивленной.
– Подожди здесь.
Я прошел в свою комнату, взял пакет с книгами и вдруг понял, что у меня трясутся руки и дышу я прерывисто.
Я вернулся и встал перед ней, протягивая пакет. Кейти подозрительно посмотрела на меня. Я сказал:
– Очень давно я нашел кое-что, кое-что ценное. И я этим поделился.
– Что же случилось?
Я не знал, как ответить, поэтому протянул ей подарок.
– Я привык дарить это людям, таким, как ты.
– Как я?
Я кивнул.
– Людям, которым больно.
– И скольким же людям ты это отдал?
Я отвернулся и покачал головой:
– Напрямую или опосредованно?
– И так, и так.
– Первый раз я подарил это девочке по имени Джоди. Потом счет пошел на десятки… миллионов.
Взгляд Кейти упал на подарок в ее руке, и ее губы слегка раздвинулись.
Я вышел из комнаты и спустился на несколько ступенек, когда услышал, как она медленно разрывает бумагу. Я бросил через плечо:
– Я подписал это для тебя.
Она открыла титульный лист и провела пальцами по имени «Белла». Я держался за перила, боясь оглянуться назад.
– Ты была права насчет писателей.
Ее голос был не громче шепота:
– Как это?
– Они умирают. Их слова – нет.
Я спустился на четыре пролета, у меня подгибались колени. Мне хотелось убежать, но я не знал, куда, поэтому я вышел на улицу, и меня вырвало в кустах. Как только первая волна прошла, меня вырвало снова. Опустошенный, я вытер лицо рукавом, сунул руки в карманы и стал бродить по садам, стараясь не думать о том, что происходит в доме. Эти мысли провели меня через пастбище, потом через виноградник.
Это была долгая, долгая прогулка.
После полуночи я вернулся к себе в комнату, лег на кровать с блокнотом на груди. Мое сердце гулко билось. Окна были открыты, бриз шевелил занавески. Около трех часов утра я выключил свет, но не уснул. Надо мной все время скрипели доски, позволяя предположить, что Кейти не спит. Все еще читает. Всю ночь до меня доносились смех и приглушенные всхлипывания. За последний час она не издала ни звука.
Где-то около пяти утра заскрипели ступени лестницы. Я повернулся и увидел, что она стоит на пороге, прижимая книгу к груди. В руке – бумажный носовой платок. Кейти медленно подошла к кровати, обошла ее и присела на край. Ее глаза покраснели, лицо опухло. Прошло несколько минут, прежде чем она заговорила. Но это были не слова.
Кейти легла рядом со мной, положила руку мне на талию и поцеловала меня. Ее слезы текли по моей щеке.
В своей прошлой жизни я кое-что узнал. Я помню это выражение на лицах детей в больнице. Вот оно: все сердца хотят только одного. Это одна простая, невысказанная, неоспоримая потребность. Один неоспоримый страх.
Быть узнанным.
Вы можете подавить это. Убить. Положить в ящик и запереть. Заглушить и закрыть дверь на ключ. Похоронить. Заложить камнями. Но в конце концов потребности сердца сорвут все запоры со всех дверей, вырвутся из земли и разобьют камень. Ни одна из возведенных тюрем их не удержит. Те из нас, кто думает, что мы это можем, лгут самим себе. И тем, кто рядом с нами.
Надежда никогда не умирает.
Кейти придвинулась ближе, ее спина прижалась к моей груди. Спустя несколько секунд она уже спала, а я нет.
Глава 28
Был уже почти полдень, когда я открыл глаза. Лицо Кейти было в нескольких дюймах от моего, и она смотрела на меня. Мои руки были скрещены у меня на груди. Одна ее рука лежала поперек моей. Ее пальцы переплелись с моими – две молодые лозы винограда, направленные виноградарем на опору. Она прижала наши переплетенные пальцы к своей груди и прошептала:
– Привет.
– Привет.
Кейти повернулась, потянула за собой мою руку и прижалась спиной к моей груди, крепко обнимая себя моей рукой. Снова объятия.
– Не могу поверить, что это ты. То есть что ты это ты.
Я хмыкнул.
– Это действительно я.
Кейти заговорила через плечо:
– Есть люди – в большинстве своем это те, кто верит, что Элвис Пресли и Мэрилин Монро до сих пор живут в хижине в Австрийских Альпах, – которые думают, что ты все еще жив. И не умирал никогда.
– Те же самые люди, вероятно, начинают говорить то же самое о тебе.
Кейти пожала плечами.
– Теперь мне понятно, почему ты так много знаешь о двери номер три.
– Да, конечно…
Кейти была почти игривой. Как будто мое признание поставило нас на одно и то же игровое поле. Соучастники в преступлении.
– Не могу поверить, что это и в самом деле ты. – Она снова пожала мои пальцы. – То есть я о том, что ты действительно Питер Уайет. И сам Питер Уайет лежит в моей постели. Спит под моей крышей.
– Ты уже это говорила.
– Посмотри на меня: у меня вспотели ладони. Так вот как это бывает, когда встречаешься со знаменитостью?
– Я не уверен, что до сих пор настолько знаменит.
Рука Кейти легла на ее бедро.
– И что же случилось с той последней книгой? Той самой, по которой весь мир сходил с ума? С твоим «утраченным шедевром»?
Я покачал головой:
– Честно говоря, не знаю.
– Но ты ее написал, разве нет?
– Да.
– Ты ее потерял?
– Что-то в этом роде.
