Несомненно, ее постигла неудача, и, возможно, Сталин в наказание решил ее «ликвидировать». Как-никак во время войны он расстрелял двести тридцать восемь своих генералов. Огорчать такого человека было крайне опасно. – Боб провел день, знакомясь с боевыми действиями на Украине летом 1944 года. – К июлю с большей территории Украины немцев уже прогнали. Они отчаянно цеплялись за последний кусок – Карпаты и Станислав. Но понимали, что Красная армия рано или поздно придет и надает им по шее. И вот двадцать шестого июля русские открыли огонь, и немцы поспешили убраться. Двадцать седьмого числа русские вошли в Станислав.
– Но вот что интересно, – снова заговорила Рейли. – Двадцать шестого числа, когда уже немцы спешно паковали чемоданы, покидая Станислав, они успели устроить еще одну зверскую расправу. В горах была сожжена дотла деревушка под названием Яремча, убито больше сотни человек.
– Понимаю, что ты хочешь сказать, – согласился Боб, мысленно прокручивая услышанное. – Русские идут, и тем не менее немцы находят время для того, чтобы совершить еще одно злодеяние. Хотя они должны были бы думать только о том, как бы поскорее унести ноги.
– Совершенно верно.
– Так что же их так разозлило?
– Вот в чем вопрос.
Ну, я тут вспомнил, что когда в 42-м чешское сопротивление убило Гейдриха
[11]
, немцы просто обезумели. В качестве возмездия была стерта с лица земли Лидице, деревня, где укрылись организаторы покушения. Последовали массовые аресты и казни. Значит, у немцев было принято устраивать кровавую резню каждый раз, когда убивали какую-нибудь большую «шишку». Или устраивали покушение. – Свэггер задумался, увидев нечто новое в старой информации. – Так что, возможно, Мила стреляла в Гределя. И промахнулась. Но немцы все равно разозлились. Возможно, кто-то выдал ее, как это произошло в Праге. И ее схватили и убили. Тем самым избавив Сталина от этой работы.
– Не случайно, что Мила прекратила свое существование как раз с августа 1944 года. Я не пожалела времени, изучая материалы по всем женщинам-снайперам, и после июля 44-го она бесследно исчезла. Так что если Шумская права, мы имеем следующее: Мила отправляется на Украину, Яремчу сжигают дотла, Мила исчезает, и все это в июле 1944 года, на очень ограниченной территории.
– Господи, не хочется думать, что эта девушка погибла. Ну да, она была красавицей, кинозвездой, принцессой. Но даже если бы лицо у нее походило на рукоятку плуга, она была снайпером, черт побери, одна, в окружении врагов, там, где красота ни черта не стоит. Возможно, она была близка к тому, чтобы пригвоздить этого подонка, а это максимум, чего можно ждать от снайпера. Но она получила немецкую пулю и умерла в полном одиночестве. Как я уже говорил, добро умирает молодым, а долбаные ублюдки живут вечно и радуются, мать их так, прошу прощения за свой французский.
– Все в порядке, Боб, – успокоила его Рейли. – Я тебя прекрасно понимаю. Мила Петрова была настоящим героем.
– Нам нужно отправиться в Яремчу. На Западную Украину, – решительно заявил Свэггер. – Если я увижу место действия, возможно, мне удастся понять, что там произошло.
Глава 08
Карпаты
В небе над Яремчей
Июль 1944 года
Лучше было не обращать внимания на самолет и на тех, кто им управлял. В конце концов, какой от этого толк? Не важно, как зовут летчика и как называется самолет. Может быть, самолет доставит ее на место, а может быть, не доставит, и это зависит от тысячи причин, которые ей абсолютно неподвластны. Немцы могут его сбить, а могут не сбить, быть может, они уже захватили место высадки, а может быть, и не захватили, летчик найдет это место или не найдет. И все это никак от нее не зависело. Нельзя было зацикливаться на том, что нелепый воздушный змей летел в кромешной темноте на крошечную, обозначенную светом костров взлетно-посадочную полосу на горном плато, окруженном со всех сторон высокими пиками. Нельзя было думать о том, какое мастерство потребуется, чтобы совершить посадку, какую поправку может внести ветер, как далеко разнесется гул двигателей, что взбредет в голову немецким патрулям в горах. Сейчас Мила могла только сидеть на жесткой скамье и чувствовать вибрацию двигателей, которая через переборки фюзеляжа передавалась ей до самых костей.
Оба летчика были подростками, еще совсем детьми, молодыми, полными бравады. Подполковник госбезопасности Дворкович, сопровождавший Милу, не поддерживал ее ни словом, ни улыбкой. Он сидел неподвижно, словно статуя социалистического реализма. Всем было известно, что он выполнял волю Вождя, поэтому перед ним распахивались настежь двери, люди вытягивались в струнку, подавали лучшие кушанья, повиновались беспрекословно. Это было единственное его достоинство.
И вот Як-6 в воздухе. Этот двухмоторный транспортный самолет был спешно разработан в условиях войны, чтобы обеспечить армию легкой универсальной воздушной машиной. Ни о каких удобствах речь не шла. Сделанный в основном из дерева и брезента, он был похож на игрушку по сравнению со скоростным истребителем, на котором летал ее муж Дмитрий, всегда остроумный, неунывающий.
Время от времени самолет, попав в воздушную яму, проваливался вниз на пару десятков метров, оставляя желудок Милы на предыдущей высоте. Всякий раз в момент расставания с гравитацией девушка, ощутив головокружение и ужас, хваталась за переборки, понимая, что это глупо. Ударившись о землю, фюзеляж разлетится вдребезги, словно ваза. Вспыхнет пожар. Мила молила бога о том, чтобы умереть от удара, а не от огня. Мысль о смерти в пламени вселяла в нее ужас.
Постоянные падения, страх, холод кабины – от всего этого желудок у Милы бунтовал. Ее подташнивало, но она понимала, что, если ее вырвет, это напугает Дворковича, чего ей совсем не хотелось. Подполковник госбезопасности сидел напротив, прямой как шомпол, без каких-либо чувств на плоском некрасивом лице, полный решимости сохранить свое достоинство, сознавая, что здесь он является полномочным представителем самого Вождя. Губы не изгибались в улыбке, глаза не наполнялись теплом. Такими были все прислужники Вождя, в особенности те, кто арестовывал отца Милы.
Громкий гул двигателей не позволял разговаривать, в кабине стоял тошнотворный запах авиационного бензина, а за толстым плексигласом иллюминаторов было слишком темно, чтобы что– либо рассмотреть, если не считать вспышек взрывов на земле: погибали люди, здания превращались в воронки, от городов оставались сплошные развалины. Сегодня ночью война утоляла свой ненасытный голод, и в этой части света хозяйничала жажда разрушений. А самолет цеплялся за воздух неуверенно, непрочно, крылатая машина, казалось, скользила вперед, практически потеряв управление. Открылась дверь кабины – точнее, люк, и высунулась голова летчика в шлемофоне. Живые человеческие глаза казались крошечными под огромными стеклами очков, которые были закреплены на лбу, придавая летчику сходство с насекомым.
