– «Цеппелин-1» вызывает «Антона», как слышите, прием!
– Я «Антон», слышу вас, «Цеппелин-1», слышу хорошо.
– «Антон», срочно пришлите сюда бронетранспортеры. Я не знаю, есть ли кто-нибудь поблизости. В целях безопасности мне нужны дополнительные силы. У нас потери, мы должны загрузить добычу и уйти отсюда, пока не подоспели новые бандиты.
– «Цеппелин-1», вас понял. Бронетранспортеры готовы и будут у вас через час. «Цеппелин-1», доложите результаты операции.
– Вас понял, «Антон». Докладываю: много убитых, точное число сообщу позже.
«Ох уж эти немцы!» – подумал Салид. Все-то им нужно сосчитать. Они захотят узнать точное число волосков у дьявола на заднице!
– Буду ждать, «Цеппелин-1». Конец связи.
– Конец связи, – подтвердил гауптштурмфюрер.
Тем временем его люди наводили порядок. Вернув трубку радисту, Салид встал и присоединился к своим бойцам. В воздухе все еще висела пороховая гарь. Подойдя к зоне смерти, Салид услышал недовольное кряхтение пулеметчиков, разбиравших свое оружие для транспортировки. Он прошел вдоль тропы. Повсюду валялись трупы партизан, скорченные или расслабленные, такие, какими их застигла смерть. Две-три лошади еще дышали и бились в судорогах, пока их не усмирили окончательно завершающие выстрелы.
– Второе отделение, рассредоточиться по периметру в ста метрах. Остальные продолжают работу. Где Акков? Черт бы его побрал, когда он нужен, его вечно нет…
– Я здесь, капитан, – откликнулся обершарфюрер Акков.
Это был закаленный боец, в прошлом сержант полиции, прекрасно владеющий солдатским ремеслом. С почерневшим от пороховой копоти лицом обершарфюрер приблизился к командиру.
– У меня есть точные цифры, – доложил он.
– Выкладывай, – приказал Салид.
Убито тридцать пять бандитов, из них по крайней мере девять женщин, но некоторые настолько изуродованы взрывами, что опознать невозможно. Кровавых следов, уходящих от тропы, нет. Трудно поверить, что кто-нибудь мог уцелеть в такой бойне, но мало ли что. При свете дня мы прочешем местность.
– К рассвету нас здесь уже не будет. Наши потери?
– Двое убитых, семеро раненых, один в критическом состоянии и не дотянет до прибытия бронетранспортеров.
Вдоль тропы душный ночной воздух разрывали короткие очереди. Бойцы полицейского батальона знали, что лучше не подходить к трупам слишком близко. Перевернешь один такой труп, а у него в руке пистолет или нож, и он еще не совсем мертв и жаждет захватить тебя с собой. А может быть, истекая кровью, он отвинтил у гранаты предохранитель и обмотал шнуром запястье, и если его потревожить, граната упадет, детонатор сработает, и граната взорвется. Вместо этого бойцы медленно продвигались вдоль тропы, светя фонариками, и, оставаясь от трупов на некотором удалении, выпускали в каждый короткую очередь. Так было безопаснее, и дело стоило того, чтобы потратить лишние патроны. Только после того, как шеренга трупов была убита по второму разу, бойцы отложили оружие и уложили мертвецов, неподвижных и застывших, более или менее упорядоченно, чтобы изучить их более внимательно.
– Опознать сможете? – спросил Акков у гауптштурмфюрера-араба, который медленно шел вдоль шеренги тел, пристально их разглядывая.
Салид всматривался в каждое мертвое лицо. Он не испытывал ничего, кроме чувства долга и ответственности, а также честолюбия, полученного от истинной веры. Маски смерти не имели для него никакого значения, в свое время он видел их тысячами, быстро усвоив за время службы в группе «Д», что нет смысла задерживаться на каждом отдельном лице.
В какой-то момент Салид достал из-за пазухи папку, чтобы сравнить данные.
Насчет женщин не могу сказать, – задумчиво произнес он. – Придется их отмыть и привести в порядок, чтобы можно было опознать. Что же касается Бака, я надеялся сегодня его прикончить. Это стало бы дополнительной заслугой, наградой за которую стала бы неделька в Берлине. Но если только он не один из тех, кому снесло полголовы, я его здесь не вижу. Возможно, его тут и не было.
Недельный отпуск в Берлине являлся лучшей наградой для страстных и любвеобильных боснийцев, любивших насиловать женщин почти так же, как и убивать. Личные предпочтения самого Салида были более эстетическими: если бы ему дали неделю отпуска, он вернулся бы к ежедневной практике пяти молитв и мечтам о суровой красоте Палестины с ее рощами из финиковых пальм и оливковых деревьев, выбеленными солнцем скалами из песчаника, ее щедростью, скрытой в задумчивой рассеянности, ее теплом, ярким солнцем, ее нуждающимся народом.
– По прогнозам разведки, Бак должен был быть здесь, – заметил Акков.
– «Прогноз» – это научное слово, обершарфюрер. Разведка просто строит предположения, как и все мы. В других условиях я бы назвал эту операцию великолепной и успешной. Трупов столько, сколько пехотинцам фон Бинка не удавалось собрать в одном месте за целый год. Однако именно эта операция была очень специфической. Я до сих пор не могу сказать, добились ли мы успеха, и пока не знаю, какой отчет представить обергруппенфюреру Гределю.
– Господин гауптштурмфюрер! – окликнули Салида.
К нему поспешно приблизился возбужденный боец. В руках он держал винтовку, которую протянул Аккову, а тот передал Салиду.
Это была винтовка «Мосин» образца 1891/1930 с оптическим прицелом ПУ и ремнем в виде сложной петли, чтобы закреплять ее на теле в трех точках.
– Белая Ведьма была здесь, – пробормотал Акков. – В этом нет никаких сомнений.
Снайперское везение: пещера.
Снайперское везение: пещера, в которой нет медведя, волка, барсука или какой-нибудь другой дикой твари, готовой сразиться с незваным пришельцем за право собственности.
Снайперское везение: ручей, по которому можно пробежать несколько километров, не оставляя следов. Больше того, когда Мила наконец выбралась из воды, она вскарабкалась на скалы и поднялась по каменистой тропе на твердую, сухую землю. Опять же, никаких следов.
Девушка забралась в пещеру и сжалась в комок, глядя на то, как лучи поднимающегося над Карпатами солнца пробиваются сквозь листву. Вокруг царила тишина. Картина казалась идеальной: вертикали двадцатиметровых сосновых стволов, горизонтали сосновых ветвей, гармония зелени и бурых красок, уходящий вниз склон, зелень травы, чем-то напоминающей клевер, косые лучи солнца, проникающие сквозь заросли. В воздухе чувствовался сладкий аромат сосновой хвои. Картина была настолько безмятежная, что Миле пришлось сделать над собой усилие, чтобы оторваться от нее: все вокруг говорило об умиротворенности и безопасности, в то время как об этом, скорее всего, не могло быть и речи.
Мила не видела ни одного немца, хотя поле зрения было ограниченно. С другой стороны, партизаны ее тоже не искали. У нее не было ни винтовки, ни карты, и она понятия не имела, где находится. Все произошло так быстро, по-современному – вот ты в одной вселенной, на грани сна, грезишь о близких людях, а в следующее мгновение ты уже в другой вселенной, где царит оглушительное насилие, а все и вся пытаются тебя убить.
