Бедолаги, которым достались СТГ, все время стремились обменять их на ФГ, однако владельцы последних не желали с ними расставаться и ухаживали за винтовкой старательно и нежно, не жалея смазки. Тем не менее СТГ был замечательным оружием, пусть и ужасным на вид по меркам какого-нибудь эстета. Штампованная сталь, грубая отделка и агрессивно-эргономичная схема превращали его в отвратительно-прекрасное и в то же время загадочное творение. Главными недостатками являлись сложность стрельбы из положения лежа из-за огромного громоздкого магазина, а также соблазн автоматического огня, превращающего автомат в пожирающего боеприпасы зверя, который за считанные секунды мог оставить бедного десантника без патронов, если тот не овладел регулировкой темпа стрельбы.
Тем временем к делу присоединились остальные десантники на другом берегу реки, и игра снова велась прицельными одиночными выстрелами, а не пожирающими патроны очередями. Затем кому-то пришла в голову мысль схватить «Дегтярев» и включить его в дело. Кто бы это ни был, он выпускал одну за другой россыпи патронов 7,62х54 по залегшим иванам, по близлежащим строениям и окнам. Этот парень мог позволить себе без сожаления жечь боеприпасы, поскольку у него не имелось намерений забирать эту штуковину с собой.
– Поторопитесь, черт побери! – крикнул Карл.
Однако на самом деле у него не было причин жаловаться, ибо ребята долбили яму на открытом месте, под огнем, лихорадочно орудуя лопатками, а вокруг них пули с визгом ударялись в камни и отражались от настила, поднимая в воздух галлоны пыли.
У Карла закончились патроны, он аккуратно убрал пустой магазин в подсумок – железное правило, поскольку доставать магазины также становилось все труднее и труднее, и уже начал вставлять новую двадцатку, когда увидел, как из-за угла появилось это.
Советский средний танк Т-34.
– Твою мать, а он что здесь делает? – пробормотал фон Дреле.
Глава 23
Музей
Коломыя
Наши дни
Последний зал благодаря солнечному свету, проникающему сквозь стеклянную крышу, оказался освещен лучше предыдущих. Свэггер быстро сообразил, зачем это нужно. В этом зале были собраны картины, величественные реалистические полотна, изображавшие различные знаменательные моменты партизанской борьбы с немецкими оккупантами. Подойдя к первой картине под названием «Наши ребята на мосту через Равоков», Свэггер внимательно изучил ее.
Это был словно кадр из очень дорогого фильма: все в идеальном фокусе, как в десяти шагах от художника, так и в тысяче. В центре полотна мост, расколотый пополам огненным взрывом, взметнувшим высоко вверх немецкий паровоз и несколько бронированных вагонов. Из вагонов вываливались кричащие немецкие солдаты, летящие навстречу верной смерти на скалах внизу. На заднем плане партизан-подрывник, только что нажавший рукоятку детонатора, торжествующе смотрит на творение своих рук; вокруг него красивые мужчины с автоматами прыгают и улыбаются, радуясь уничтожению вражеского состава.
– Это называлось социалистическим реализмом, – пояснила Рейли. – При Сталине ничего другого не было. Целью искусства было прославлять и двигать вперед государство. В художественных работах запечатлены самые знаменательные моменты.
– Определенно, этот парень изображен во всех деталях, – заметил Боб. – В кожухе ППШ-41 четыре вентиляционных отверстия, и будь я проклят, если хоть у одного автомата на картине не вырисованы тщательно все четыре. К тому же затвор отведен назад, чтобы можно было в любой момент открыть огонь, а при этом открывается окошко для выброса стреляных гильз сбоку ствольной коробки. Так вот, черт побери, затвор отведен назад, и окошко открыто! Похоже, парень прекрасно знал, как обращаться с автоматом.
– Не сомневаюсь, министерство культуры предоставило ему для работы над картиной один экземпляр. Возможно, для того, чтобы он лучше передал динамику, был даже взорван железнодорожный мост с паровозом.
Свэггер двинулся дальше, осматривая десятки безукоризненных военных эпизодов, запечатленных спонсируемыми государством художниками того времени. Каждое полотно говорило о тщательном изучении предмета, абсолютной точности изображенной техники – например, когда требовалось, это были уже более современные Т-34-85, а не устаревшие к тому времени Т-34-76. На всех картинах одна и та же группа счастливых и красивых партизан отмечала тот или иной триумф над фашистским зверем. Художники – Свэггера не покидало ощущение, что все картины написаны одним и тем же необычайно плодовитым мастером, однако на самом деле в зале были представлены работы по меньшей мере десятка разных живописцев, – обладали одинаковым набором качеств: хорошее знание машин, оружия, самолетов и зданий, свойственное инженеру-чертежнику, и отличное знание погоды. По небу метались грозовые тучи, снег летел горизонтально, и можно было ощутить жалящие лицо льдинки, жестокий пронизывающий ветер пробирал до мозга костей. Эту иллюзию несколько портили люди, застывшие в одинаковых позах с одинаковыми лицами. Руки были выполнены мастерски, особенно те, что сжимали оружие, тела казались неуклюжими, словно художник не до конца понимал их внутреннее строение, ноги будто мешали своим обладателям.
Не было ни страха, ни грязи, ни усталости, ни пота, ни отчаяния, по опыту Свэггера – неотъемлемых спутников войны. Кроме того, снег на полотнах был девственно чистым, а поскольку в России по большей части хозяйничает зима, снега было с избытком. На него не мочились ни люди, ни собаки, он не был тронут извечным дыханием войны, представляющим собой миазмы горелого пороха, крови, дерьма, пота и всевозможных видов гниения и распада. Нигде нельзя было увидеть кровь, разорванные взрывом тела, страшные раны на лице, голове или животе.
– Полагаю, для тебя это «липа», – заметила Рейли.
– Да, но я все понимаю. Незачем говорить людям, как все было, лучше показать так, как они хотели бы это видеть. Предположим, какому-нибудь парню вспороли штыком живот, у него вывалились внутренности, и три часа спустя он умер в страшных мучениях. Не стоит говорить об этом его родным. Вот ты и рассказываешь им, как он получил аккуратную пулю промеж глаз, когда вел отделение в атаку. Парню все равно. Это ради его родных, чтобы облегчить их боль, так что, по большому счету, это правильно.
Плохо, что здесь нет нашей Милы, – сказала Рейли. – «Белая Ведьма расправляется с оберштурмбаннфюрером фон Тотенкопфом на главной площади Станислава», что-нибудь в таком духе.
– Здесь вообще нет ни одного снайпера, – напомнил Свэггер. – Они не пользовались особой любовью.
«На самом деле, – подумал он, – после окончания войны люди стали относиться к снайперам с подозрением. В отличие от тех, кто берет штурмом высоту или подбивает вражеский танк, снайпер работает хладнокровно. Это убийство. Да, сам я двадцать лет назад такое ни за что не смог бы сказать, не позволял себе даже думать об этом, потому что на войне как раз такое сомнение и может стоить жизни, но все же я это знаю и смотрю правде в глаза: это самое настоящее хладнокровное убийство».
