— Я все уже поняла, Северин! — раздраженно отвечаю мужу. — Сказала же, что больше не стану вести себя так!
Северин пересаживается ко мне и обнимает за плечи. Первое желание оттолкнуть его, но сдерживаюсь. Мы поговорим о «настройках хотя бы относительной приватности» в нашей личной жизни попозже.
— Не думаю, что ты и правда понимаешь. — Странно, но упрека в его голосе нет. — Но надеюсь, что это произойдет со временем. Все, закрыли эту тему!
Может, и закрыли, но я еще долго чувствую себя разозленной и бросаю гневные взгляды на остальных членов стаи. Что, впрочем, не производит на них никакого впечатления.
За следующие трое суток мы еще дважды сменили отели, и я занималась только тем, что ела, спала и бездельничала. А еще мне разрешалось говорить по телефону с Дином. Приезжать я ему запретила, пока не сойдут все следы с тела. Потому как врать ему о причинах моих травм мне совершенно не хотелось. От просмотра новостных каналов меня тоже отлучили и только отчитывались о том, что «Питер Кардифф вызван для дачи показаний в Генпрокуратуру» или что «женщине, которая в те года была директором детского центра, предъявлено обвинение, и она тут же решила слить, что догадывалась о нездоровом интересе Нэта Кардиффа к мальчикам, но закрывала на это глаза ради неких финансовых благ и продвижения собственного чада по карьерной лестнице». Но самой интересной новостью оказалось то, что объявился некий мужчина, который в то время работал на семейство Кардиффов, выполняя всякие «деликатные» поручения. Выяснилось, что он многие годы был за что-то там обижен на влиятельную семейку и вот теперь решил наконец, что настал момент забить свой гвоздь в гроб их стремительно помирающей репутации. Вот тогда-то и открылись подробности того, что Нэт Кардифф не сам махал лопатой, пряча тела тех мальчишек, как, впрочем, и то, как его тело после смерти оказалось в собственной постели, дабы инсценировать достойную кончину от сердечного приступа. Очень быстро нашелся и семейный доктор, накропавший поддельное свидетельство о причине смерти Нэта. Также стали известны имена всех членов клана Кардиффов, кто был абсолютно точно в курсе творимого Нэтом, но никак не помешали ему, а, наоборот, всячески покрывали его. Короче, маховик правосудия, все ускоряясь, набирал обороты, и было уже понятно, что ничто не спасет Кардиффов от того, чтобы быть перемолотыми им в муку. У влиятельного семейства вдруг обнаружилось огромное количество врагов и некогда обиженных ими людей, и все они хотели теперь вцепиться в ныне поверженных прежних хозяев жизни. Вылезло и участие членов семейства в коррупционных схемах, и давление на власть в своих целях, продвижение «нужных» людей в госструктурах в обмен на ответные услуги, а также устранение неугодных и неуступчивых, и масса всего остального.
К концу третьих суток оригиналы записей и вещи Нэта Кардиффа были переданы полиции под прицелом огромного числа камер, и наша миссия, можно считать, была окончена. Монтойя по-прежнему держался от меня на расстоянии, хотя я уже практически была здорова. Мне казалось, его гложут какие-то раздумья, но пока он хранил молчание. Набрасываться на него, требуя близости или признаний, что у него там в голове, когда прямо за дверью куча любопытных ушей, я не собиралась. Северин, как и в первую ночь, приходил, когда я уже спала, и устраивал себе лежбище из одеял или на полу, или в кресле. Каждое утро, просыпаясь, я злилась из-за этого детского сада, но умолять его спать со мной в одной постели не собиралась.
Еще чего! Не хочет — не надо!
На четвертый день, проснувшись рано утром, я тихонько выскользнула из постели, не разбудив моего сторожевого пса, и вышла в гостиную. Там на диванах развалились Микаэль и тот самый парень, что открывал тогда дверь в номер. Остальные, видимо, были в других спальнях. На экране огромного телевизора шел очередной новостной блок, и я с удивлением увидела лицо Бруно Лионели, который сиял, как новый грошик, рядом с хорошо известным мне антропологом Лесли Брайтом. Мы с ним не слишком любили друг друга и пару раз, можно сказать, даже «сцепились» на научных симпозиумах, не сойдясь в некоторых принципиальных вопросах. К тому же этот чопорный говнюк был законченным женоненавистником, считавшим, что место таким, как я, босыми и беременными у кухонной плиты.
— Да, наш научный центр совершенно бескорыстно и с огромной радостью оказывает помощь полиции в расследовании этого громкого и весьма запутанного дела! — распинался низенький директор. — К сожалению, госпожа Мерсье не смогла закончить работу над останками… э-э-э, в силу неких личных причин. Вы все наверняка в курсе, что она в ближайшее время выходит замуж, и понятно, что личное счастье для нее сейчас гораздо важнее работы. Мы не осуждаем и понимаем ее…
— Сука! — не выдержала я, и Микаэль подорвался с дивана, ошарашенно оглядываясь на меня.
Вот, значит, как! Это, оказывается, я — такая овца беспечная — отказалась довести работу до конца, потому как у меня от мыслей о члене Монтойи все мозги отшибло, а не потому, что они сами меня вышвырнули, как мусор?
— Поэтому мы пригласили известного во всем мире специалиста, уважаемого профессора Брайта, чтобы он закончил работу над останками…
— Да подавись ты! — топнула я ногой и тут же почувствовала руки на своих плечах.
Северин обнял меня и прижал к себе, гася мою обиду.
— На самом деле мне практически придется делать все с нуля, — загундосил Брайт. — Госпожа Мерсье лишь только начала работу, хотя у нее и было достаточно времени. Но я понимаю, что в определенные моменты личная жизнь становится важнее работы…
— Выруби это на хрен! — рявкнул над моей головой Монтойя и поволок меня обратно в спальню.
— Да отпусти ты меня! — рванулась я.
— Осторожнее, Лали! Твои ребра! — увещевал меня Северин, заталкивая обратно.
— Да ни черта у меня уже не болит! — огрызнулась я. — Почему ты мне не дал дослушать?
— Ты уверена, что тебе уже не больно? — Дыхание Монтойи изменилось, и он еще крепче прижал меня спиной к себе.
— Уверенней некуда! Пусти, я хочу их дослушать! — дернулась я только для того, чтобы ощутить, что мужчина у меня за спиной стал горячим и твердым, как сталь. Во всех чертовых местах. И от этого я стала не просто влажной. Я буквально потекла в одно, мать его, мгновение. В животе все скрутилось и завибрировало жестким горячим узлом чистой, раскаленной добела нужды.
— На хрен их, — прорычал Северин у моего уха. — На хрен весь мир.
Одна его рука запуталась в моих волосах, вынуждая максимально откинуть голову назад, а вторая проскользнула в мои пижамные штаны, почти грубо отпихивая ткань со своего пути. Она замерла в низу моего живота в считаных сантиметрах от места, где я в ней так невыносимо нуждалась. Жадные, голодные губы зависли прямо над моими, сжигая тяжелым дыханием, воруя мой воздух. Все мысли испарились из моей головы. Бруно с его ложью, институт, расследование, все переживания, даже то, что прямо за дверью целая толпа, способная уловить любой мой тихий стон. Все исчезло, как и не было. Имела значение только эта невыносимая, вынимающая душу близость Северина, которой было дико недостаточно.
