— Поклянись, что тебе уже не больно, — проскрипел он, едва задевая мои губы.
Меня затрясло, и я сама подалась навстречу его рту, стремясь получить столь нестерпимо желаемое. Но Монтойя зарычал и удержал меня на месте за волосы.
— Поклянись, что тебе не больно, или мы остановимся прямо сейчас, — жестко сказал он, чуть отстраняясь.
— Если ты сейчас остановишься, я тебя на куски порву, засранец! — ответила я ему рыком, и моя волчица была со мной полностью солидарна. — У меня ни черта больше не болит, так что перестань уже изображать мою сиделку и поимей меня, или дай мне это сделать самой, раз силенок маловато.
Я с вызовом посмотрела в наглые золотистые глаза и увидела, как вспышкой расширились зрачки Северина, почти поглощая золото чернотой. В следующую секунду я лишилась всей одежды ниже пояса, а пальцы мужа дерзко вторглись в меня, чтобы найти целое море влаги. Он издал звук, и близко не напоминающий человеческий, который промчался по мне, открывая всю силу его вожделения. Я оказалась распластана посреди постели, а мощная рука Северина прижимала меня к ней посередине спины, как будто он боялся, что я сбегу или исчезну, если он перестанет удерживать меня. Он сдавленно ругается, и я слышу шорох ткани и звяканье ремня. Наверное, чертовски неудобно избавляться от одежды одной рукой. Но, похоже, никакая сила на этой планете сейчас не заставит Монтойю отпустить меня. Да я и не хочу этого. Я выгибаюсь, поднимая бедра и дразня его еще больше. Резкое движение коленей раздвигает мои ноги шире, полностью открывая для Северина. Чувствую, наконец, как его горячий член прижимается к самому моему входу, а рот Северина опять оказывается у моего уха.
— Нам ведь не нужна хренова прелюдия сейчас, сладкая? — шипит он сквозь зубы, содрогаясь за моей спиной каждый раз, когда я трусь о его жесткую длину.
Я бы ответила ему, если бы еще помнила, как это делается, но я сейчас понимаю и осознаю только неистовую жажду своего тела и просто подаюсь назад, буквально насаживаясь на него. Северин хрипит, толкаясь глубже, и я давлю свой отчаянный крик мгновенного освобождения, уткнувшись в матрас. Оргазм скрутил тело, едва только я ощутила Монтойю полностью внутри. Его трясет так, что содрогается вся постель, но он замирает, давая мне пережить эти мучительные спазмы. Он разворачивает к себе мое лицо и ловит губами все мои стоны и прерывистые вздохи, вторгаясь и отступая, бесстыже трахая меня ртом и сохраняя полную неподвижность внизу. Мои судороги длятся, кажется, вечность, но едва затухают, и я снова чувствую себя умирающей от нестерпимой жажды. Разрываю поцелуй, только чтобы потребовать от своего мужа двигаться. Он приподнимается на руках, прижимаясь к моим ягодицам своим пахом намертво. Потом издевательски медленно скользит назад и снова внутрь, давая ощутить мне каждую вздувшуюся вену на его стволе, каждую его голодную пульсацию. Северин повторяет эту пытку еще несколько раз, и я вцепляюсь в простынь и уже желаю заорать, требуя его ускориться и прекратить этот гребаный садизм. И тут он срывается в бешеный, убивающий темп. Монтойя долбится так неистово, словно хочет разорвать меня надвое. Каждый зверский толчок — мое имя, каждое стремительное скольжение — поток похотливых, сводящих с ума слов. Господи, как же может так быть, чтобы грязные словечки, произносимые задыхающимся, хриплым голосом, могли так начисто сносить мне крышу? Как же я обожаю болтливый грешный рот моего мужа! Его требовательные движения, шепот, рычание и стоны. Мои вскрики и мольбы дать еще больше, запах пота и секса. Звуки — такие непристойные и окончательно лишающие разума. Это не занятие любовью и не просто секс, это примитивное, восхитительное насыщение друг другом. Поглощение, разрушительное в своей дикой жадности. Внутри снова свивается жесткий клубок урагана, который желает вырваться наружу, уничтожая меня по пути. Монтойя окончательно срывается, беснуясь над моим телом, и я приветствую, благодарно встречаю каждое его первобытное движение.
— Давай же, Лали, давай, — умоляет и требует он одновременно. — Давай, кончи для меня. Кончи со мной! — Шепот становится ревом, неоспоримым приказом, которому отчаянно желает подчиниться вся моя сущность.
И я освобождаю зажатую внутри стихию, крича, когда она рвет меня по пути, лишая всех чувств, кроме одного-единственного. Способности ощущать такую же стихию, что изливается с последними судорогами тела Северина в меня.
Глава 39
Северин
ОХ-РЕ-НЕТЬ! Вот единственное слово, что лениво вращается в моем мозгу прямо сейчас. Потому что все другие никак не могут выразить мои ощущения. Дыхание медленно приходит в норму, а рядом так же постепенно возвращается из невесомости моя Юлали. Я абсо-черт-возьми-лютно счастлив. Лежу и улыбаюсь в потолок, как стопроцентный кретин, и мне это просто офигительно нравится. Случись сейчас какой-нибудь всемирный коллапс, типа врезания астероида или другой хрени, как любят мусолить в человеческих фильмах-катастрофах, и тогда бы глупая улыбка не сошла с моего лица. Клянусь! Хотя, конечно, если бы был выбор, я бы предпочел, чтобы это произошло не мгновенно. Я бы тогда успел позвонить родным попрощаться и забрался бы внутрь моей жены еще разок. Или два. Да-а-а! Что может быть лучше, чем умереть между ног своей любимой женщины. Если бы мне предоставили выбор, то я захотел бы для себя именно такой эпичной смерти. Потому что то, что только что было, это просто… ОХ-РЕ-НЕТЬ. Ну, вы уже в курсе.
И дело совсем не в том, что эти дни вынужденного воздержания сделали меня больным на голову озабоченным, у которого избыток спермы вместо мозгов. У меня случались и большие перерывы в сексуальной жизни. Может, пару раз. Или меньше. Ну ладно, с тех пор, как я стал Северином Монтойей Суперстар, их не было ни разу. Но это не имеет никакого отношения к тому, что я чувствую сейчас, и вообще и рядом не стояло с тем, что заставляет меня испытывать Юлали, просто глядя на меня так, словно я лучший в мире деликатес, а она умирает от голода. Честно сказать, я уже был на грани помешательства в последние несколько суток, наблюдая, как моя жена мелькает передо мной туда-сюда, распространяя чудный аромат возбуждения. Хотелось выть и лезть на стену, потому что дышать 24 часа в сутки ее запахом и не иметь возможности исступленно вколачивать ее тело в матрас, кайфуя от ее оргазмов, было реальной жестью. Моему долбаному члену было плевать на сигналы мозга о том, что Юлали больна и нужно подождать. Еще чуть-чуть. И еще. В гробу видал мой стояк, особенно по утрам, все эти сигналы. А приходить каждую ночь и смотреть на нее спящую? У меня было такое ощущение, что я себе яйца на живую откручиваю, отказываясь от возможности хотя бы полежать рядом, хоть носом уткнуться в ее волосы. Но я прекрасно понимал, насколько тонок слой моего самообладания, особенно учитывая жесткое давление моего дико заведенного зверя. Он хотел свою пару и вообще не понимал, почему нельзя находиться в ней каждую минуту времени. На самом деле с того момента, как мы встретились с Юлали, желание к ней постоянно гудело пламенным потоком в моей крови. Это было как непрерывно звучащая мелодия — иногда тихая, иногда гремящая так, что даже мои кости вибрировали. И совершенно неважно, сколько прошло времени после очередной близости с ней, час или несколько суток, как сейчас. Стоило только мне ощутить ее в своих руках, и я становился бешеным, невменяемым зверем, одержимым основным инстинктом. Тем, кто жадно поглощает, но никогда не может ощутить полного насыщения. И судя по тому, что моя девочка прямо сейчас взобралась на мое распростертое тело, я не один тут такой больной на всю голову. Моя сладкая, дикая, ненасытная волчица. Как же я люблю каждое твое соблазнительное движение, и этот взгляд из-под длинных ресниц, говорящий о том, как скоро меня ждет продолжение банкета. Но тут мозг напоминает о том, что я уже давно хочу поговорить о своей поездке в родную стаю Юлали. И откладывать разговор об этом дальше просто бессмысленно. Вот кто его вообще спрашивал? Ведь так хорошо было просто ощущать горячее, еще влажное тело моей любимой прямо поверх моего. А вот сейчас мне предстоит открыть рот и сказать нечто, что, возможно, снова приведет мою непредсказуемую жену в ярость или повергнет в грусть, и тогда продолжение точно не светит. А того, что было только что, так невыносимо мало, что словно и не было вовсе. Могу я побыть немного жадным и эгоистичным похотливым говнюком и послать еще разок весь мир в пеший эротический тур? Ну, или несколько раз, как уж пойдет и в каком настроении будет моя сладкая девочка. Ведь могу? Похоже, что нет, потому что открываю свой глупый рот совсем не для того, чтобы целовать Юлали до одурения.
