Копипаста пела высоко, но негромко. Силы в её голосе не было, но не было и фальши. Микрофон, и был бы стадион, — считала Юлькина мама и усмехалась, вспоминая, как дочка пришла впервые с репетиции школьного ансамбля.
— У меня первое справа, — с гордостью объявила она, имея в виду первое сопрано.
Самое яркое совместное выступление Веры и Юльки состоялось в начале девяностых, в видеобаре ресторана «Космос». Обычно там орала музыка — на маленьких экранах изламывались солисты группы «Кар-Мэн» с квадратными причёсками и такими же, как в рифму, челюстями. Но кроме телевизоров там, что удивительно, присутствовало пианино — сосланное из ресторана или же случайно заскочившее на огонёк светомузыки. «Элегия» с ватными клавишами и невозможными педалями, которые поминутно залипали. Бакулина гневно била по ним ногой, добиваясь нужного эффекта. Однажды Юлька упросила бармена выключить треклятые видики, Женя Белоусов мигнул и исчез — с открытым настежь ртом. Бакулина била педали — будто пришпоривала коня — и гоняла свой ля минор по кругу — аккорды были как уставшие лошади в цирке. Ля, ре, соль, до, фа, ре, ми, ля. Юлька облокотилась на гладкую крышку «Элегии», Вера встала рядом, склонив голову. Романсы, пионерские песни, блатняк, возбуждавший Бакулину, — она начинала играть так громко, что заглушала слабый голос Копипасты. Пели и современную чепуху — тексты напоминали телеграммы советских времён с их пропущенными словами и колченогими фразами: «И стану я его беречь вдали в усталых ритмах сердца. Тебя запомню я навечно и ночь в огнях сгоревших свеч». Посудомойка из бара, тётя Маша или баба Зина, — неважно, важно, что она вышла на пение из кухни, точно лиса из норы. Подложила ладонь под руку и слушала, как пьяные девки голосят на два голоса «В лунн-аам сияньи снег серебри-ии-тся…». Это был триумф, их слушали бармены, охрана и гости, что обычно танцевали в тёмном зале, не снимая норковых шапок-формовок. Но потом вечер окончился, и больше подруг петь не просили. «Элегия» внезапно исчезла из своего угла, на видеоэкранах снова изламывался дуэт «Кар-Мэн» и улыбался Женя Белоусов.
Как давно это было — два или даже три года назад? Не имеет значения, ведь теперь Вера мечтала о дочке.
С Герой они встречались уже несколько месяцев, он даже снимал её ню. «А где у тебя эта ню?» — веселилась Копипаста. Гера долго колдовал над снимком, вмонтировал в спину два больших крыла — к сожалению, чёрных.
Раньше Вера пренебрежительно относилась к фотографии и не считала её искусством. Фотограф не создаёт сюжет, а присваивает его. Да, нужен взгляд. Да, надо заполнить кадр по максимуму. Но это — техника или, так уж и быть, ремесло. Так считала Вера прежних времён, но теперь она думала по-другому. Странные работы Геры, которые она бегло смотрела тем утром, при тщательном изучении увиделись иначе — он дарил каждой женщине новую судьбу и другую историю. А это уже искусство.
Естественно, Стенину интересовало, кем были Герины модели — брюнетка с локоном на шее и худышка неопределённой масти? Но фотограф не стал рассказывать, отмахнулся. По утрам он бывал всё так же раздражителен, часами лежал в кровати под мрачным, похожим на ружейное дуло, взглядом Шварценеггера. А потом оттаивал, принимал жизнь заново — каждый день.
— У тебя одна рука всегда холодная, а другая — горячая, — заметил однажды Гера. Была сладкая, как халва, и такая же серая ночь. Луна пряталась за тучами. Вера вдруг выпалила:
— А ещё я жду ребёнка.
Гера шлепком включил свет — так некоторые медсёстры ставят уколы. Шварцнеггер болезненно сморщился от яркой вспышки, а Вера и вовсе ослепла на мгновение.
— Какого ещё ребёнка?
Без привычных очков лицо Геры выглядело голым, неловко смотреть.
— Обыкновенного. Девочку.
— Но ты же предохранялась?
Вера действительно предохранялась — мамина знакомая врачиха прописала ей марвелон в таблетках. Она бросила пить таблетки в тот день, когда у Юльки родилась Евгения. Это было всего лишь совпадение — Вере показалось, что от таблеток она стала тяжелеть в самых важных местах. Особенно огорчали бёдра — когда Вера садилась, они некрасиво расплющивались, а вот у проклятой Копипасты оставались стройными и длинными, как французские багеты.
Гера нашёл очки на полу, криво нацепил их и гневно смотрел на Стенину. Шварценеггеру, тому вообще было некуда глаза деть, была бы его воля — покинул бы этот флэт с его драмой.
Вера изучала засаленные пятна на обоях — причудливые, как облака. Вон то, слева от Шварца, напоминает Австралию. Рядом — слон с рифлёным, как шланг пылесоса, хоботом. Внутри Веры, там, где вовсю шло строительство маленькой девочки — ручки, глазки, ножки, — всё окаменело и умолкло. Услышать хотя бы шевеление зависти, её привычные взмахи крыльями, шёпот…
— Тебе всего двадцать! Какой ребёнок?
Гера ходил по квартире, кидал всё, что попадалось на глаза — попадалось такое, что не жаль. Карандаш, Верина косметичка, пустая винная бутылка. Драгоценная камера лежала рядом, но её не заметили, тогда как менее удачливые предметы летали и гремели на радость соседям — айне кляйне нахтмюзик.
— А, я понял! — возликовал Гера. — Ты замуж хочешь, да?
— Вовсе нет, — сказала Стенина, и это была правда. Сейчас ей хотелось не замуж, а уйти отсюда. Уйти как можно скорее, и неважно, что будет потом. Вера надела блузку, потянулась за колготками, как вдруг Гера прыгнул на диван — как подросток.
— Верка, ну можно ведь как-то решить эту проблему?
— Это не проблема! — Вера держала в руках колготки, и всё показалось ей вдруг нелепым. Словно она смотрит глупый фильм и не решается выйти из зала.
— Не уходи, — попросил Гера и выключил свет. Они лежали в темноте, молчали, за голыми окнами без штор висела налитая, тяжёлая, тоже как будто беременная луна. Потом Вера услышала, как брякнули об пол очки, и Гера спросил шёпотом:
— А может, будет мальчик?
…Вера любила находить сходство: предметы были похожи на людей, музыка — на живопись, а её жизнь могла бы стать похожей на жизнь Юльки Калининой.
— Почему ты не рассказала тому, из Оренбурга, про Евгению?
Юлька пожала плечами. Она быстро похудела после родов, стала красивее себя прежней и уж точно что красивее всех остальных.
— Я не считаю, что моему ребёнку нужен отец.
— А вот моему — нужен.
— Ну, ты, кажется, не в том положении.
Вера высоко подняла голову. Здесь по всем правилам следовало выразительно промолчать.
— Верка, как здорово! — закричала Копипаста. — Девчонки будут дружить!
Она тоже откуда-то знала, что у Веры Стениной родится девочка. На год младше Евгении.
Лара.
Глава седьмая
Этот вид музыки не следует исполнять в присутствии простого народа, который не способен оценить его изысканность и получить удовольствие от слушания. Мотет исполняется для образованных людей и вообще для тех, кто ищет изысканности в искусствах.
