— Женщина всегда всё делает так, проблема — в мужике, — убеждённо сказала Копипаста, и мсье ещё раз обернулся с приятной улыбкой.
— Юля, давай поговорим о чём-нибудь другом! — взмолилась Стенина, и тут, словно в ответ на её просьбу, очередь резво устремилась вперёд — так что они успели войти в музей с новой партией.
Сначала оказались в небольшом изящном саду. Дорожки были усыпаны гравием, под ногами шуршало, как на стройке. Вход в особняк сторожили каменные львы — смирные и чем-то расстроенные. Вера, заодно со львами, тоже была не в настроении — из-за Юльки её личная драма начала сгущаться, как туман в фильме ужасов.
Незадолго до отъезда старшую Стенину вдруг пробило на воспоминания, и хотя Вера делала вид, что не слушает, мама всё же успела сообщить ей много лишнего. Причём такого, что в жизни не позабудешь.
Лучше бы мама, как в детстве, не начинала таких разговоров, чем признаться Вере, что после развода с отцом у неё ни разу не было интимных отношений. И что отношения эти, в общем, нужны только молодым.
— Поверь мне, Веруня, — клялась мама, пока Вера обшаривала кухню страдальческим взглядом, как Эйфелева башня шарит своим лучом по всем арондисманам. Неизвестно, что нужно башне, а вот Стенина тем вечером искала затычки для ушей или хотя бы водку. — Поверь, весь этот секс очень сильно перехваливают. Сейчас вообще стыд потеряли — девки ходят в нижнем белье, изображают, что это платья. А в газетах что печатают! Раньше посадили бы за все эти безнравственности. Тьфу! Пропади они пропадом со своим сексом. — Ненавистное слово мама произносила через «е».
Вера мычала и давилась чаем: хлестать при маме водку она всё-таки не решалась, а мама, судя по всему, засела в кухне плотно.
— Лет до тридцати ещё куда ни шло, — разошлась родительница, — а потом ну просто стыдно же, Веруня! Тело дряблое, груди висят, кожа просвечивает, и туда же — секс! Вон, посмотри, в газете какая-то старуха свои фотографии напечатала, без трусов. Совсем народ с ума посходил…
Вера шла следом за Юлькой по залам прекрасного особняка Жакмар-Андре — оказалось, это были фамилии жены и мужа, оставивших свою коллекцию в наследство Франции, — и вспоминала, как мама шельмовала дерзкую «старуху», посмевшую прислать в эротическую газету свои снимки. Вспоминала, конечно, и другие снимки — Герины работы, за которые он поплатился жизнью. Фотографии технически переоснащённых моделей, включая её собственный окрылённый портрет, долго хранились у Веры в письменном столе — в верхнем ящике, который закрывался на ключ. Лара уже начала интересоваться закрытыми ящиками, искала пока что конфеты, но Вера не сомневалась, что рано или поздно дочкины руки доберутся и до менее, а может, и более сладких тайн. Только в прошлом году Стенина решилась, наконец, обрамить свою фотографию — и повесить на стену в спальне. Лара этого, кажется, даже не заметила — во всяком случае, никаких вопросов матери задано не было.
Копипаста восторженно застывала перед шедеврами — правда, прежде чем застыть, она вначале щурилась в сторону таблички с подписью. В самом деле, не стоять же перед какими-нибудь третьесортными работами в музее, где хранятся Уччелло и Рембрандт!
Раздумья Стениной прервал оглушительный детский плач — так орут несчастные младенцы, которых подвергают болезненным медицинским процедурам. Вера ощутила, как страх бежит по телу, опускаясь горячими волнами в послушно каменеющие ноги.
А все вокруг делали вид, что ничего не происходит!
Юлька скрылась в одном из дальних залов, будто и не вместе пришли.
С трудом, как не свои, передвигая каменные ноги, Вера подошла к стене, откуда нёсся жуткий вой — конечно же! Кто бы не кричал, когда обрезают крылья?
— Бррр, — согласилась мышь. — Нам без крыльев никуда. — И раскрыла свой чёрный перепончатый веер — как зонтик-автомат.
«Ван Дейк», — изучала табличку Стенина, — «Время обрезает крылья Амуру». Пухленький малыш в отчаянии пытался остановить сильную руку старика своими крохотными пальчиками, но безжалостный старец — сам, кстати, при роскошных седых крыльях — лишь деловито сопел и продолжал своё злодейство с таким видом, будто всего лишь подрезал младенцу ноготки!
— Отойди от него немедленно, — сквозь зубы сказала Стенина. Старец-время на секунду оторопел, а потом повернулся к Вере и так страшно щёлкнул чёрными ножницами, что она отскочила от холста на полметра.
— Мадам, в чём дело? — к ней шёл охранник, если можно, конечно, назвать этим грозным словом плешивого худого старика в пиджаке с чужого плеча. Нос покрыт винной сеточкой, глаза почти отцвели, но прежде были голубыми. — Вы говорите по-французски?
Вера кивнула, хотя это было неправдой. Её французский — хромой, если не вообще безногий. Она вдруг не к месту улыбнулась, вспомнив однокурсницу, — увлекшись выступлением на семинаре, та назвала «Обнажённую, спускающуюся по лестнице» Дюшана
[40]
— «Одноногой, спускавшейся по лестнице». Охранника Верина улыбка почему-то успокоила.
— Манифик! — сказал он, взмахнув рукой в сторону Ван Дейка. Ещё бы не манифик — сейчас, когда Амур временно молчал и смотрел на Веру испуганным взглядом, это был истинный шедевр. В пандан этой работе, решила Стенина, годится Соколов
[41]
из Третьяковки — «Дедал привязывает крылья Икару».
Краснощёкий граф с портрета кисти Давида возмущённо хмыкнул. Кругом гомонили картины, и каждая звучала на свой лад. Вера неслась вперёд, но всё равно успевала видеть кривые пальцы Мадонны Боттичелли и тёмную тень Рембрандтова Христа, словно вырезанную из бумаги курортным силуэтистом. Слышала, как льётся сладкий мёд итальянской речи с фрески Тьеполо — и как громко ступает мультяшный дракон Уччелло… Хмурый Иероним в элегантной красной шляпе грозил пальцем ей вслед, и лев, что спрятался за его плечом, порыкивал вполне серьёзно для того, чтобы Веру вынесло, наконец, прочь — в частные покои семейства Жакмар-Андре. Там обнаружилась Копипаста — стояла перед портретом круглолицей блондинки в тройных жемчугах. Юлька смотрела на неё так же, как Лара — в аквариум. Будто ждала, что рыбка — или картина — ответит.
Глава двадцать третья
Она
неразговорчива.
Она глядит
поверх.
Беспомощно.
Торжественно.
Трава судьбы
горчит…
Как много
эта женщина
знает.
И молчит.
Роберт Рождественский
Вера поднималась по знакомым ступенькам — вот здесь вечные пятна, застывшие в форме ковровой дорожки, а тут — громадная щербина, осторожно, Серёжа, не упадите! Недоумение клубилось в воздухе облаком: ступеньки, стены и почтовые ящики удивлялись — неужто Вера Стенина ведёт к себе домой незнакомого мужчину, даром что доктора? Да ещё и предупреждает, чтобы не навернулся? Вера молчала — нечего было ответить. Количество вопросов без ответа росло со скоростью цен в продуктовых магазинах. Если даже не обгоняло их.
