— А что ты удивляешься? Я хоть и плохой, но всё же православный. И в Бога точно так же верую.
Мяса Валечка не ел, а вот огурцы с хлебом наворачивал с удовольствием. И серебряную вилку (других у Сарматова не было) держал крепко — Вера с одобрением посматривала на его сильные пальцы. Ей было непросто освоиться с этим новым Валечкой — прежний вызывал симпатию и жалость, а этот будил любопытство и даже, честно сказать, волновал.
Мышь проявила солидарность:
— Юлька увидит, каким он стал — сразу прибежит. А тебе опять останутся опилки да отжимки.
Впрочем, разговор о Юльке зашёл только к вечеру. Судя по всему, Валечка нарастил не только банальные бицепсы, но и душевные мышцы, ответственные за терпение. Не зря провёл в монастыре столько времени.
За окнами давно стемнело. Они сидели в кухне, плотно прикрыв дверь — запах коровинских роз к вечеру стал уж совсем нестерпимым.
— Евгении одиннадцать лет, — рассказывала Вера, — очень умная девочка, отличница.
Достижения Евгении она всегда перечисляла звонким голосом и со слезами на глазах, вызванными, как предполагалось, умилением.
— А как твоя дочка? — спросил Валечка.
— Лара совсем другая. Сарматов зовет её Регистратура.
Валечка не улыбнулся. Он слишком явно не любил Сарматова, и Вере это не нравилось.
— Юля, наверное, замужем? — предположил Валечка. Он задумчиво выкладывал на столе дорожку из хлебных крошек — она шла прямиком к Вере, указывала на неё, как стрела.
— Юля сейчас одна-одинёшенька. Можешь ей позвонить, она будет рада.
— С чего бы? — Валечка поднял глаза от «крошечной» дорожки. Мальчик-с-пальчик. Мужчина-с-дубину.
Вера зажмурилась, чтобы не сделать и не сказать чего-нибудь лишнего — но тут очень кстати вернулся из Билимбая Сарматов. Голодный и разгневанный на Московский тракт.
— Ну как он тебе? — шёпотом спросил Сарматов, когда Валечка отлучился в туалет.
— Вроде бы нормальный, — ответила Вера.
Сарматов любил вворачивать в разговор анекдоты, притчи и цитаты, никому, кроме него, не известные. И здесь не обошлось:
— У меня был друг — отличный парень и не дурак, что достаточно редко бывает в одном человеке. И вот однажды он взял и сошёл с ума. Совершенно для всех неожиданно.
— Ну да, — подхватила Вера. — Обычно об этом предупреждают за три дня.
— Ты слушай дальше. Увезли его в шестую психбольницу, и я, потрясённый, так сказать, случившимся, поехал к нему с визитом. Апельсины, сочувствие, любопытство. Спрашиваю его: «Как у тебя здесь соседи?» А он и говорит: «Вроде бы нормальные». Прямо как ты!
История Вере понравилась — ей вообще нравилось говорить с Сарматовым, слушать его, каламбурить, шутить. Он хорошо смеялся, у него был приятный, чуточку терпкий голос (точь-в-точь как у Франциска Первого кисти Клуэ). Он был умным, сведущим во многих областях, названия которых звучали для Веры прекрасной и непонятной музыкой. Жаль, что эта чудесная дневная кукушка ночью превращалась в бесцветную птицу, неспособную к пению — или же не готовую петь для неё, Веры.
Валечка давно вышел из туалета и сидел на стуле под Коровиным с профессионально-зверским выражением лица. Если забыть о том, что они знакомы (а Вера решила, что забудет — во всяком случае, не станет делиться с Сарматовым радостью от вновь обретённого друга), то можно было бы усмотреть в нём несомненное сходство с другими «консультантами». Вот только взгляд у Валечки был глубже, но глаза при этом оставались как будто присыпанными пеплом.
Тем вечером Сарматов отправил Веру домой, не предложив даже проводить до остановки. Сказал, что завтра заедет не раньше трёх — есть срочные дела.
Вера долго тряслась в троллейбусе и уговаривала себя не злиться на Сарматова. Сложно совмещать в себе сразу и начальника, и мужчину.
Этот троллейбус — просто какое-то землетрясение на колесах. Лучше злиться на него, или на мерзкую погоду, или на судьбу, которая ведёт себя с Верой как садист, вытаскивающий из собачьего желудка кусок полупереваренного мяса на верёвочке.
Мышь советовала не делиться с Копипастой новостями о Валечке — она считала, что свежие сведения нужно какое-то время выдерживать, чтобы они дошли до нужной кондиции. Как сыр «конте». Но зависти пришлось умолкнуть от неожиданности, потому что Юлька скакнула им навстречу, лишь только Вера вышла на Белореченской.
— Ты меня ждёшь? — удивилась Вера.
— Я всегда тебя жду, — уклончиво сказала Юлька, — но в данный момент — ещё кое-кого.
— Только не говори, что Джона! — взмолилась Вера. — Хватит стучать граблями по одному и тому же месту.
— Верка, иди домой, — попросила Копипаста. — Иначе ты поставишь меня в неловкое положение.
— Ты уже в нём стоишь, — съязвила Вера. Юльке, в самом деле, было не по себе — она переминалась с ноги на ногу, нервничала, даже ногти, кажется, грызла. Если бы Стенина не чувствовала себя такой уставшей и не мечтала срочно принять душ, чтобы смыть масляную волну коровинских роз, она непременно проследила бы, кого ждёт Юлька. Вот и мышь советовала выяснить, в чём дело, но усталость оказалась сильнее зависти. Усталость, а вовсе не терпение побеждает всё — это чистая правда.
Дома Стенину встретили таинственные мордашки Евгении и Лары — оказывается, для Веры припасён сюрприз. В раковине высились пирамиды грязных мисок, а на столе красовалось блюдо с пирогом — подгоревшим сверху и абсолютно сырым внутри.
— Мы для тебя пирог испекли, — сообщила Лара на тот случай, если Вера ещё не поняла, что за счастье привалило.
— Нравится? — робко спросила Евгения. К её смуглой щеке присох кусочек теста.
— Очень, — сказала Вера. — Он похож на мою жизнь.
Глава двадцать пятая
Mulier taceat in ecclesia.
Женщина в церкви да молчит.
1Кор. 14:34
…— А у меня бутерброды с собой! — торжествовал Серёжа. — Самое то к чаю, тем более что никакого воспаления я у вас, Ларочка, не нахожу. Можно и сыр, и колбаску. Вот так — не болит? А если я так нажму? Одевайтесь. Всё в порядке, но на сладкое не налегайте. Сахар нужно причислить к наркотикам, вот увидите, однажды человечество до этого додумается. Уж лучше жир, чем сахар, говорю это как врач.
— Я всё-таки должна поехать в Кольцово, — сказала Вера. — Сыр с колбаской — потом.
— Можно мне с вами? — спросила Лара. — А чай в термос нальём. Я быстро!
Дочь не выходила на улицу вот уже пятый день. На прошлой неделе Вера с трудом выгнала её в супермаркет за продуктами и оплатить телефоны. Лара собиралась часа два, а вернулась через двадцать минут с гигантским пакетом сладостей, сказав, что свой счёт она пополнила, но для Вериного ей, к сожалению, не хватило денег. А тут, смотрите-ка, замельтешила по квартире — и оделась быстро, и чай так сноровисто заваривает, откуда что взялось? Был бы на месте Серёжи какой-нибудь юный красавец, похожий на давешнего полицейского, Вера ещё поняла бы.
