— Будь с ней почтителен, — сказал он Сеидуксу, пока они шли к двери. — Когда-то она была великой леди.
Он не стал наблюдать за процедурой выдворения и отправился вместе с Розенгартеном на встречу с генералами Матталаусом и Расидио. После физических усилий он почувствовал себя лучше. Хотя, как и всякий великий Маэстро, он был неподвержен времени, все же иногда организм его становился вялым и нуждался в хорошей встряске. А какое занятие подходит для этого лучше, чем сокрушение идолов?
Однако, когда они проходили мимо окна, выходящего на город, шаг его утратил пружинистость, ибо были видны признаки значительных разрушений. Несмотря на самоуверенные речи о строительстве нового Изорддеррекса, все же ему больно было видеть, как распадается этот, Кеспарат за Кеспаратом. Уже с полдюжины столбов дыма поднимались над вспыхнувшими в городе пожарами. В гавани горели корабли, были объяты пламенем бордели в районе Ликериш-стрит. Как и предсказывал Розенгартен, каждый проповедник в городе реализовывал собственные пророчества. Тот, кто утверждал, что зараза приходит с моря, жег корабли. Тот, кто порицал секс, швырял факелы в бордели. Он оглянулся назад, услышав возобновившиеся рыдания супруги.
— Наверное, не надо мешать ей плакать, — сказал он. — У нее есть повод для этого.
2
Масштабы ущерба, который Дауд причинил себе опозданием на изордцеррексский экспресс, стали очевидны только после окончательного прибытия в забитый иконами подвал под домом торговца. Хотя он и избежал горькой участи вывернутого наизнанку, его вторжение серьезно отразилось на внешнем виде. Он выглядел так, словно его протащили лицом вниз по недавно посыпанной гравием дороге. Кожа на лице и руках превратилась в рваные лоскуты, из-под которых струилась жидкая слизь, которая текла в его жилах. В последний раз, когда Юдит видела его раненым, он сам разрезал себе запястье и, судя по всему, вообще не испытывал боли. Теперь все было иначе. Хотя он сжимал ее руку так, что вырваться было невозможно, и угрожал смертью, в сравнении с которой гибель Клары показалась бы благословенным избавлением, если она вздумает попытаться сбежать от него, он и сам был уязвим, и лицо его кривилось от боли, когда он тащил ее по лесенке.
Не так представляла она себе первые шаги по Изорддеррексу. Но и то зрелище, которое ожидало ее наверху, также показалось ей невероятным. Или, наоборот, слишком вероятным. Дом был большим и светлым. Его конструкция и внутреннее убранство были тоскливо узнаваемыми. Она напомнила себе, что ведь это дом Греховодника, делового партнера Оскара, и влияние эстетики Пятого Доминиона неизбежно должно было сказаться на доме, одна из дверей которого выводит прямо на Землю. Но представления о домашнем уюте, которые вызвал у нее этот изордцеррексский интерьер, были удручающе обыденными. Единственной уступкой экзотике был надутый попугай на насесте у окна. В остальном же это был типичный пригородный домик, начиная с ряда семейных фотографий у часов на каминной доске и кончая увядающими тюльпанами в вазе на хорошо отполированном обеденном столе. Она была уверена, что на улице ее ждут более необычные зрелища, но Дауд был не в настроении — и, собственно говоря, не в состоянии — исследовать окрестности. Он сказал, что они подождут, пока ему не станет лучше, и если кто-нибудь из обитателей покажется за это время, то она должна хранить молчание. Разговаривать будет он, иначе она подвергнет опасности не только собственную жизнь, но и жизнь всей семьи Греховодника.
Она ни на секунду не усомнилась в его способности на массовое убийство, тем более в таком состоянии. Он потребовал, чтобы она помогла ему унять боль. Она послушно привела в относительный порядок его лицо с помощью воды и кухонных полотенец. К сожалению, ущерб носил более поверхностный характер, чем ей показалось вначале, и, как только раны были промыты, он быстро начал выказывать признаки выздоровления. Перед ней возникла дилемма. Учитывая то обстоятельство, что он исцелялся с нечеловеческой быстротой, если она собиралась использовать его уязвимое состояние для побега, то следовало осуществить его поскорей. Но если она сделает это — убежит прямо сейчас, — то окажется без проводника в чужом городе. И что еще более важно, она удалится от места, куда, как она надеялась, может вскоре прибыть Оскар, последовав за ними через Ин Ово. Она не могла позволить себе такой риск и разминуться с ним в городе, который, судя по всему, был настолько велик, что они могут бродить по нему десять жизней и так ни разу и не встретиться.
Вскоре поднялся ветер, принесший одного из членов семьи Греховодника домой. Долговязая девушка лет около двадцати, одетая в длинный жакет и цветастое платье, с деланным оживлением приветствовала двух незнакомцев, один из которых к тому ж явно оправлялся от серьезных телесных повреждений.
— Вы друзья папы? — спросила она, снимая очки со своих сильно косивших глаз.
Дауд ответил утвердительно и стал объяснять, как они здесь очутились, но она вежливо попросила его отложить свой рассказ до того, как она закроет окно, чтобы защититься от надвигающейся бури. Она попросила Юдит помочь ей, и Дауд не стал возражать, правильно предположив, что его пленница не отважится убежать в незнакомый город в преддверии бури. Первые порывы ветра уже забарабанили в дверь, и Юдит последовала за Хои-Поллои по дому, закрывая на задвижки даже те окна, которые были открыты хотя бы на дюйм, и опуская жалюзи на тот случай, если выбьет стекла. Хотя песчаный ветер уже затмил даль, Юдит все же удалось немного разглядеть город. Увидела она удручающе мало, но и этого было достаточно, чтобы убедиться в том, что, когда наконец она пройдет по улицам Изорддеррекса, месяцы ее ожиданий будут с лихвой вознаграждены.
Мириады улиц покрывали возвышающиеся над домом склоны, увенчанные величественными стенами и башнями того, что Хои-Поллои назвала дворцом Автарха, а прямо из окна мансарды открывался вид на океан, блистающий сквозь усиливающуюся бурю. Но эти зрелища — океан, крыши и башни — были доступны ей и в Пятом Доминионе. О том, что это место находится в другом Доминионе, говорил вид находившихся на улице существ. Некое создание с огромной головой ковыляло вверх по улице, таща под мышками нечто вроде двух остроносых свиней, издающих яростный лай. Несколько молодых людей, лысых и одетых в балахоны, пронеслись в другом направлении, размахивая над головами дымящими кадилами, словно пращами. Раненого, яростно вопящего человека с канареечно-желтой бородой и фарфорово-белой кожей вносили в дом напротив.
— Всюду волнения, — сказала Хои-Поллои. — Надеюсь, что папа скоро придет.
— Где он? — спросила Юдит.
— В порту. Ожидает прибытия товара с Островов.
— А вы не можете позвонить ему?
— Позвонить? — переспросила Хои-Поллои.
— Ну, вы знаете, это…
— Я знаю, что это такое, — раздраженно сказала Хои-Поллои. — Но оно запрещено законом.
— Почему?
Хои-Поллои пожала плечами.
— Закон есть закон, — сказала она. Прежде чем опустить жалюзи на последнем окне, она устремила взгляд на бурю. — Папа будет благоразумен, — сказала она. — Я всегда говорю ему: будь благоразумен, и он меня слушается.
