— Да что вы? — сказал он, вопросительно вздернув бровь. — И куда же?
— В Имаджику, — сказала она, притворяясь, что все связанное с этим словом ей прекрасно известно, хотя на самом деле оно до сих пор удивляло и пугало ее.
Он слегка улыбнулся, но она не могла сказать с уверенностью, была ли эта улыбка проявлением одобрения или утонченного издевательства. Он наблюдал, как она изучает его, едва ли не купаясь в ее внимании, принимая его, возможно, за обычное восхищение.
— А каким образом вы узнали об Имаджике? — спросил он.
— А разве не все о ней знают?
— Я полагаю, вы знаете о ней немного больше, чем все, — ответил он. — А вот насколько больше — в этом я до конца не уверен.
Она заподозрила, что является для него чем-то вроде ребуса и, пока она сохранит загадочность, ей можно рассчитывать на его дружеское расположение.
— Вы думаете, им удалось? — спросила она.
— Кто знает? Пустынник мог испортить все дело, попытавшись встрять в последний момент. Вполне возможно, что они не добрались до Изорддеррекса.
— Где же они окажутся тогда?
— В Ин Ово, разумеется. Где-то между нами и Вторым Доминионом.
— А как они вернутся?
— Очень просто, — ответил он, — Они не вернутся вообще.
4
Итак, они стали ждать. Вернее, она стала ждать, наблюдая, как солнце исчезает за деревьями, усеянными кляксами грачиных гнезд, и как вечерние звезды появляются на обычных местах и льют на землю свой слабый свет. Дауд возился с трупами пустынников. Он вытащил их из часовни, сложил скромный погребальный костер из сухого дерева и поджег его. Его, по-видимому, нисколько не беспокоило то обстоятельство, что она наблюдала за всем этим, что послужило ей уроком и, возможно, предостережением. Он очевидным образом решил, что она является частью того тайного мира, к которому принадлежали пустынники и он сам, и не подчиняется законам и моральным правилам, которые опутали цепями весь остальной мир. Увидев все то, что она увидела, и сойдя за эксперта в вопросах Имаджики, она превратилась в участницу заговора. После этого путь назад — к людям, с которыми она общалась, и к той жизни, которую она знала, — был отрезан. Она овладела тайной, но в той же самой степени и тайна овладела ею.
Само по себе это было бы не так страшно, если бы вернулся Годольфин. Он помог бы ей отыскать путь среди тайн. Но если он не вернется, то последствия будут не столь приятными. Быть вынужденной влачить жизнь в обществе Дауда только потому, что они с ним теперь одинаково отрезаны от остального мира, — это было бы невыносимо. Она просто зачахнет и умрет. Но, впрочем, какую ценность может представлять для нее жизнь без Годольфина? От экстаза к отчаянию в течение одного часа. Нельзя ли надеяться на то, что маятник качнется назад еще до захода солнца?
К ее страданиям добавился холод, и за неимением другого источника тепла она подошла к погребальному костру, приготовившись к немедленному отступлению на тот случай, если запах или вид этого зрелища окажутся слишком шокирующими. Но дым, в котором она думала уловить запах горелого мяса, был едва ли не благовонным, а останки в костре утратили человекоподобные очертания. Дауд предложил ей сигарету, которую она с благодарностью приняла и прикурила от веточки, выдернутой из костра.
— Кем они были? — спросила она, созерцая останки.
— Вы никогда не слышали о пустынниках? — спросил он. — Они — низшие из низших. Этих я притащил из Ин Ово сам, а ведь я далеко не Маэстро, так что это дает представление о том, насколько они легковерны.
— Когда он учуял ветер…
— Да, это было довольно трогательно, не правда ли? Он учуял Изорддеррекс.
— Может быть, там была его родина?
— Вполне возможно. Мне приходилось слышать, что они созданы из коллективной похоти, но это неправда. Они — дети мщения. Они рождаются у женщин, которые сами прокладывают себе путь.
— Разве прокладывать путь — это плохо?
— Да, для вашего пола. Это строго запрещено.
— Стало быть, та, что нарушила закон, становится беременной в качестве наказания.
— Совершенно верно. Женщина, беременная пустынником, не может сделать аборт. Они глупы, но они борются за свою жизнь даже в утробе. А убивать того, кому ты даешь жизнь, также строго запрещено законами для женщин. Так что им приходится платить за то, чтобы пустынников выбросили в Ин Ово. Они могут прожить там дольше, чем кто-либо. Питаются всем, что попадается под руку, в том числе и друг другом. А в конце концов, если повезет, их может вызвать кто-нибудь из этого Доминиона.
Сколько еще предстоит узнать, подумала она. Может быть, ей стоит сдружиться с Даудом, несмотря на его непривлекательность. Похоже, ему нравится хвастаться своими знаниями, а чем больше она будет знать, тем лучше она окажется подготовленной, когда наконец войдет в дверь, отделяющую этот мир от Изорддеррекса. Она уже хотела спросить у него еще кое-что, когда порыв ветра из часовни взметнул между ними облако искр.
— Они возвращаются, — сказала она и направилась к зданию.
— Будьте осторожны, — сказал Дауд. — Вы ведь не знаете точно, что это они.
Его предостережение не было принято во внимание. Она пустилась к двери бегом. Когда она подбежала к Убежищу, пахучий летний ветер уже стих. Внутри часовни было темно, но она смогла разглядеть стоящую на мозаике одинокую фигуру. Человек двинулся к ней неверной походкой, судорожно дыша. Когда между ними было не более двух ярдов, отблеск костра осветил его. Это был Оскар Годольфин. Он зажимал рукой разбитый в кровь нос.
— Этот ублюдок, — сказал он.
— Где он?
— Мертв, — сказал он просто. — Я должен был сделать это, Юдит. Он совсем чокнулся. Одному Богу известно, что он мог бы сказать или сделать… — Он протянул ей руку. — Вы не поможете мне? Он чуть не сломал мне нос.
— Я помогу, — ревниво сказал Дауд. Он шагнул вперед мимо Юдит и достал из кармана носовой платок, чтобы приложить его к носу Оскара. Платок был отвергнут.
— Выживу, — сказал Оскар. — Давайте просто пойдем домой.
Они вышли из часовни, и Оскар уставился на костер.
— Пустынники, — объяснил Дауд.
Оскар бросил взгляд на Юдит.
— Он развел погребальный костер прямо у вас на глазах? — сказал он. — Мне очень жаль. — Он оглянулся на Дауда с выражением скорби на лице. — Так нельзя обращаться с леди, — сказал он. — В будущем мы должны постараться исправиться.
— Что вы имеете в виду?
— Она будет жить с нами. Так ведь, Юдит?
Колебания ее продолжались постыдно короткий срок.
Затем она сказала:
— Да, я буду жить с вами.
Удовлетворенный ответом, он подошел, чтобы посмотреть на погребальный костер.
