– Я запишу ваш номер, – сказал Камье.
– Дать тебе карандаш? – сказал Мерсье.
– Тысяча шестьсот шестьдесят пять, – сказал Камье. – Год эпидемии чумы. Легко запомнить.
– Видите ли, – сказал Мерсье, – ребячеством было бы, по-моему, отказаться от любви по причине простой задержки спермообразования. Вы ведь не хотели бы, чтобы люди жили без любви, инспектор, хотя бы раз в месяц, скажем, в ночь первой субботы?
– И вот на что идут наши прямые налоги, – сказал Камье.
– Я вас задерживаю, – сказал полицейский.
– На каком основании? – сказал Камье.
– Продажная любовь – единственная, какая нам осталась, – сказал Мерсье. – Страсть и интрижки – все это для других.
– И одинокое наслаждение, – сказал Камье.
Полицейский схватил Камье за руку и начал ее заламывать.
– Ко мне, Мерсье, – сказал Камье.
– Отпустите его, – сказал Мерсье.
– Ай! – сказал Камье.
Одной рукой, огромной, как две обычные руки, ярко-красной и волосатой, удерживая Камье за локоть, полицейский влепил ему другой, свободной, мощную оплеуху. Становилось интересно. Не каждый день однообразие его дежурства нарушалось таким отменным развлечением. В его ремесле есть свои радости, он всегда это говорил. Он вытащил дубинку. «Давай-давай, – сказал он, – нечего тут». Той рукой, в которой была дубинка, он достал из кармана свисток и поднес его к губам, потому что был не только силен, но и ловок. Но он недостаточно всерьез принял Мерсье (кто его осудит?), и это его погубило, потому что Мерсье поднял правую ногу (кто мог этого ожидать?) и неуклюже, но хладнокровно направил ее в яйца (будем называть вещи своими именами) противника (промахнуться не было ни малейшей возможности). Полицейский разжал руки и упал, вопя от боли и отвращения. Мерсье и сам потерял равновесие и тоже упал, больно ударившись бедром. Но Камье, вне себя от возмущения, проворно поднял дубинку, пинком отшвырнул в сторону каску и несколько раз изо всех сил стукнул полицейского по черепу, держа дубинку обеими руками. Крики замерли. Мерсье встал с земли. «Помоги мне!» – проревел Камье. Он яростно тянул за капюшон, застрявший между телом и мостовой. «Что ты хочешь сделать?» – сказал Мерсье. «Прикрыть эту образину», – сказал Камье. Они вытащили капюшон и натянули его на лицо жертве. Потом Камье опять принялся наносить удары. «Хватит, – сказал Мерсье, – дай сюда это тупое оружие». Камье выпустил из рук дубинку и бросился бежать. «Погоди», – сказал Мерсье. Камье остановился. «Скорее», сказал Камье. Мерсье подобрал дубинку и нанес по прикрытому черепу умеренный и старательный удар, один-единственный. «Как крутое яйцо», – сказал он. «Как знать, – подумал он, – может, его прикончил именно этот». Он бросил дубинку и зашагал рядом с Камье, взяв его под руку. «Пойдем не таясь», – сказал Мерсье. Камье дрожал, но недолго. Когда они дошли до конца площади, им пришлось остановиться под яростными порывами ветра. Потом медленно, опустив головы, пошатываясь, цепляясь друг за друга, они пошли вперед сквозь свистопляску теней и шумов, спотыкаясь о булыжники мостовой, по которым уже неслись, то шаркая, то резкими скачками, как на пружинах, черные ветки. На другом конце виднелась маленькая тихая улочка, похожая на ту, с которой они только что ушли. Там царил необыкновенный, хотя мало-помалу истаивавший покой.
– Надеюсь, он сделал тебе не слишком больно? – сказал Мерсье.
– Сволочь какая, – сказал Камье. – Ты видел эту морду?
– Полагаю, это весьма упрощает дело, – сказал Мерсье.
– И это они называют поддерживать порядок, – сказал Камье.
– Все равно сами бы мы ни за что не нашли, – сказал Мерсье.
– Думаю, проще всего сейчас было бы пойти к Элен, – сказал Камье.
– Бесспорно, – сказал Мерсье.
– Ты уверен, что нас никто не видел? – сказал Камье.
– Риск – благородное дело, – сказал Мерсье. – В сущности, я всегда только на него и рассчитывал.
– К счастью, тут недалеко, – сказал Камье.
– Ты отдаешь себе отчет в том, что это для нас значит? – сказал Мерсье.
– Не думаю, что сию минуту это для нас что-то меняет, – сказал Камье.
– Не должно менять, – сказал Мерсье, – но это изменит все.
– Это должно все изменить, – сказал Камье, – но это ничего не изменит.
– Вот увидишь, – сказал Мерсье. – Цветы в вазе, а овечки вернулись в парк.
– Не понимаю, – сказал Камье.
Остаток пути они проделали большей частью в молчании, то всецело отдаваясь ярости ветра, то пользуясь затишьем. Мерсье пытался охватить во всей полноте последствия для них того, что произошло, а Камье пытался отыскать смысл во фразе, которую только что услышал. Но им не удавалось – Мерсье постичь, как им повезло, а Камье довести до конца свое исследование, потому что они устали, нуждались во сне, шатались под ветром, а к довершению всех неприятностей на головы им неистощимыми потоками изливался дождь.
IX
Краткое изложение двух предыдущих глав
VII
Вечер восьмого (?) дня.
У Элен.
Зонтик.
На другой день у Элен.
Приятное времяпрепровождение.
Под вечер на улице.
Бар.
Мерсье и Камье совещаются.
Результаты этого совещания.
У Элен.
На другой день в полдень, перед домом Элен.
Зонтик.
Взгляды, устремленные на небо.
Зонтик.
Снова взгляды, устремленные на небо.
Ледисмит.
Зонтик.
Снова взгляды, устремленные на небо.
Зонтик.
Мерсье уходит.
Встречи Мерсье.
Мозг Мерсье.
Цепи.
VIII
Тот же день.
Задница и рубашка, с иллюстрациями (отрывок, полностью изъятый).
Предпоследний бар.
Мать-Церковь и искусственное оплодотворение.
Приход Мерсье.
Официант-исполин.
Вклад Мерсье в спор об универсалиях.
Зонтик, конец.
Велосипед, конец.
На улице.
Ветер.
У камелька.
Струя воды и автоген.
Ветер.
Формы обучения катехизису.
Роковая улица.
Рюкзак.
Музыка и сон.
Бездна.
Дальние страны.
Роковая улица.
