– Святые котцы, не собачьтесь! – шамкал Мурдыхай. – Только этого злодей от нас и ждет.
Вдруг огромный камень, которым был завален вход в пещеру, зашатался. В образовавшуюся щель охранники впихнули молодого котика с кокетливым хвостом в полосочку. Новоприбывший выгнул спину и вздыбил хвост трубой.
– Приветствую вас, господа.
Слово «господа» он произносил протяжно, нараспев – «га-спа-да», и слегка покачивался при этом от важности.
– Кто ты? – ласково спросил Папаша. – Где-то я тебя уже видел. И голос твой мне знаком.
– Я – гонимый поэт Мокроусов, – скромно представился котик.
– А, понятно. Здравствуй, Мокроусов. Как ты оказался здесь? И что такое «гонимый поэт»? Бог прогонял котов с колен… Но это когда еще было…
– Вы что же, ничего не знаете? Совсем? Вам не сообщают новости? – изумился котик. – Живете, как за каменной стеной?
– За ней мы как раз и живем, – со вздохом признался Папаша. – Просвети нас, дружок, если можешь. Выведи из тьмы незнания.
Мокроусов приосанился, прокашлялся и начал свой рассказ издалека.
– Что вам сказать… Я начал сочинять стихи еще в утробе матери. Только-только родившись на свет, сразу стал задумчивым и мурчаливым. В то время, как мои сверстники гоняли мышек по двору, я…
– Погоди, голубчик. Погоди. Мы поняли: ты стихоплет. Но сейчас нам хочется узнать… – начал возражать Папаша.
Мокроусов его перебил, едва не плача от обиды:
– Я не стихоплет! Не стихоплет! Я большой современный писатель! Больше того: я поэт! Я работаю в жанре богбастера! Мою поэму изучают в школе!
– Ой, прости старика, я не знал, – примирительно сказал Папаша.
Мокроусов тоже сбавил обороты:
– Правда, сатирические нотки звучат в моем творчестве, но в основном я тихий лирик. Когда мне исполнился месяц…
Тут в разговор включился Жрец:
– Хорошо, Мокроусов, мы поняли, так? Ты настоящий молодец, поэт и все такое, так? Постарайся быть поближе к делу.
Мокроусов снова надулся. Он и так-то недолюбливал святых котцов, потому что в бога нужно верить лично и общаться с ним в душе, наедине. Лучше всего на закате, когда небо подсвечено розовым, красным, лиловым. Забираться на высокий склон, и, прищурившись, смотреть на облака… И при чем тут святые котцы? Тем более когда они перебивают!
Но как всякий поэт он обожал витийствовать без остановки и находиться в центре общего внимания. Поэтому, переступив через обиду, он продолжил. И незаметно для себя увлекся, стал описывать историю в деталях, в лицах разыгрывал сценки.
И чем ярче был его рассказ, тем грустнее становились старики.
…Завершая триумфальное собрание, Мурчавес лично отобрал десятка два котов, черных, гладких, с безжалостными желтыми глазами. Объявил, что зачисляет их в бригаду готиков. Которые будут его охранять. Лично. Каждую минуту. Даже ночью. Пообещал, что будет их кормить бесплатно, обеспечив тридцать два подхода к миске в день. (Экономный Мухлюэн вздохнул, но смолчал.)
Не успели простые коты позавидовать избранным готикам, как Мурчавес объявил набор в передовой отряд бесстрашных гладиаторов. Чей гражданский долг – мурчать, когда их гладят и вылизывают шкуру. Но так мурчать, чтобы враги дрожали! Грозно! С оттяжкой! Раскатисто! Мрррр! И устроил массовое прослушивание. Коты по очереди подходили, распластывались перед ним, он милостиво их почесывал за ухом. Тех, кто издавал утробный звук, хвалил и принимал на службу; остальных отправлял восвояси.
Завершив текущие дела, он помахал уставшему народу лапой, что-то тихо скомандовал готикам, и они всей гурьбой удалились.
А на рассвете готики устроили побудку; они царапались в корзины и мукарекали противно: мя-а-а-а! Если им не отвечали с ходу, готики вставали на задние лапы и громко барабанили передними: а ну поднимайтесь, великий правитель зовет! Кто не явится сию минуту, пожалеет!
Все, зевая, стянулись на площадь. В первый раз за всю историю котов – без опозданий. И в изумлении уставились на сеть, разложенную возле кромки моря. Сеть была местами драная, но годная к употреблению; с большими поплавками из пробкового дерева. Со времен исчезнувшего бога здесь никто сетями не ловил. Собравшиеся были заинтригованы.
Мурчавес принял любимую позу – пузо втянуто, правая лапа вперед —и обратился к современникам с очередной зажигательной речью.
– Друзья мои! Пока вы отдыхаете, Мурчавес думает. А над чем он думает? Над тем, как жизнь была несправедлива. Рядом с нами – обильное море. В нем живут аппетитные гады. Плавают вкусные рыбы. Особенно мне нравится сибас… но это в сторону. Нам приходится часами ждать отлива, когда они останутся на берегу, и это если повезет! Прискорбно, родные мои. Надо поступить иначе.
– И как же? – ехидно спросил Мокроусов, никогда не умевший помалкивать.
Соседи строго посмотрели на него, но сейчас Мурчавес был в хорошем настроении: его мечта исполнилась, он всех любил. И ответил Мокроусову с показной лаской:
– Я думаю, пришла пора расширить территорию. И еще тесней объединиться.
– С кем?! – продолжал Мокроусов с издевкой.
– С обитателями, так сказать, морского дна. Предлагаю провести среди них референдум, – терпеливо разъяснил Мурчавес.
– О чем? – продолжал паясничать поэт.
– О присоединении к кошачьему столу! Так мы его назовем! Спросим мнение наших друзей и соседей, – еще дружелюбней продолжил Мурчавес.
– Да ведь они ж немые!
– И об этом Мурчавес подумал. Лозунг референдума таков: «Молчание – знак согласия». Властью, данной мне вами, назначаю референдум на сейчас. В счетную комиссию включаю Дрозофила, командира готиков и дирижера гладиаторов.
Все названные робко подошли в вождю.
– В председатели комиссии я предлагаю мистера Мухлюэна. Поскольку он природный англичанин. Обеспечим, так сказать, международное участие. Чтобы никто потом не сомневался. Не против?
– Не прротив!!!
Мухлюэн выступил вперед; глазки его так и бегали.
– Кстати, я хочу с сегодняшнего дня назначить мистера Мухлюэна министром финансов. Доверим ему?
– Доверррим! Нам нррравится! Хоррроший министррр! Прекрррасный рррреферендум!
– А Дрозофил пусть будет гуляйтером.
– А что это такое?
– Ну, это на старинном иностранном языке – глава кошачьего правительства. Смотрите, какой он солидный. Годится?
– Годится!
– Дрозофил! Тебе оказано высокое доверие! А вы, дорогие мои, за работу! Кошечки! Чините сети! Готики! Вбивайте колышки! Гладиаторы, прошу рычать! Это наша акватория! Нечего тут всяким чайкам ошиваться! Кыш! Разлетались тут.
По команде Мурчавеса сети закинули в море: черные готики плыли сквозь волны, страшно выпучив глаза и прижимая уши. Когда они вернулись на берег, смотреть на них было больно: тощие, облезлые скелеты, огромные, несоразмерные глаза… Кошечки стыдливо отвернулись.
