Колонна двинулась дальше, и Максим с автоматом и сумкой остался между синью предгорья и блиндажами.
— Стой, кто идет? — раздался голос из бойницы, вслед за которым в сторону Максима высунулся ствол автомата.
— Старшего позови, — сказал Максим.
— Стой, стрелять буду! — снова раздалось из-за укрытия, щелкнул флажок предохранителя и раздался лязг затворной рамы, сопровождающий досылание патрона в патронник. — А теперь ложись!
Максим, аккуратно положив перед собой сумку и ствол, лег на землю.
— Большой, — раздался голос откуда-то из сердца РОПа, — кого ты там снова поймал?
Максим поднял голову над травой. Что-то в этом прокуренном голосе показалось ему очень знакомым.
— Кто такой? — повторил голос.
— Старший лейтенант Михайленко. Прибыл из штаба объединенной группировки.
— Михайленко? Не убивай его, Большой, пусть зайдет.
Максим встал и медленно пошел в сторону шлагбаума с бетонными плитами по бокам.
«Сколько они здесь и что у них в голове? — думал Максим. — Возможно, с ума посходили».
Оказавшись под маскирующей сеткой, Максим поймал взгляд колоритного, почти в два метра ростом и косой саженью в плечах бойца, которого голос назвал Большим, и… встретился лицом к лицу со своим старым курсантским товарищем Андреем Лоренсом.
Всегда аккуратный и идеально выглаженный, отличник боевой подготовки Андрей Лоренс был тем человеком, которого Михайленко ну никак не мог представить в Чечне. Племянник генерала, внук героя Великой Отечественной, правнук героя Первой мировой войны, бывшего ЗНШ
[15]
самого Брусилова, Лоренс получил при рождении железобетонную бронь от любой войны. Он и сейчас был в чистом и прекрасно сидящем на нем камуфляже и в блестящих берцах. Все тот же взгляд прожженного сноба и наманикюренные ногти на тонких длинных пальцах.
— Андрей? — не верил глазам Максим. — Ты-то тут каким боком?
— Пошли, добрый друг, — пригласил Лоренс Михайленко, — сейчас все расскажу.
Еще раз удивиться Максиму пришлось, когда Лоренс подвел его к настоящей калмыцкой юрте, расположенной почти в самом центре РОПа.
— Верблюжья шерсть, ремешки тоже из кожи верблюда — все настоящее, — улыбнулся Лоренс и, отогнув полудверь, пригласил Максима внутрь.
— Откуда?
— «Панасоники» подарили.
— Кто?
— Тут рядом стоял ОМОН калмыцкий. Мы сначала смеялись и местным втирали, что это японский спецназ на обкатку приехал. Смешно то, что многие велись на эту дезу. А там, где японцы, там и «Панасоник». Вот «панасониками» их и прозвали. Мы с командиром сдружились, и он мне подарил свой домик.
— Понятно. Но ты? Какими судьбами ты тут? Тебя же в камендантский батальон при Главном командовании распределили!
— Было дело. Скучно там. Рапорты писал отправить в Чечню — все шли в топку. Сам понимаешь — родня. Почти смирился, но случай помог. Рота моя участвовала в съемках фильма. Раздали холостые патроны, включая и для «ПМ»
[16]
, весело постреляли. Прошла неделя — у нас комбата меняют. А я уже на должности ротного. Сам понимаешь — семья. Я инвентаризацию имущества делаю и нахожу в каптерке роты пять неучтенных холостых для «макарова». Ну, и решил нового комбата разыграть. Подговорил бойца, батальонного писаря, мол, я тебя за чаем отправляю, а ты меня на хрен посылаешь, и за это я в тебя разряжаю магазин холостых. Так и сделали. Комбат сидит в канцелярии, листает личные дела, принимает дела. Я сижу рядом и помогаю ему. Прошу солдата сходить за чаем. А он так театрально: «Да пошли вы на… товарищ старший лейтенант». Комбат оторвался от бумаг и давай на солдата кричать: «Под суд отдам, в дисбат!» Смотрю, боец растерялся. И я, чтобы картинку не портить, достаю из кобуры «ПМ» и со словами «Я вас, собаки, научу Родину любить» выпускаю пять холостых в бойца. Тот падает картинно, как в фильмах, стонет, корчится и замирает. Оборачиваюсь я, значит, к комбату, чтоб объяснить, что это шутка. А он по стенке съезжает. Потом «Скорая» — у него с сердцем что-то, но, слава богу, жив остался. Нежным оказался. На фиг тогда в армию шел служить? А мне… Суд офицерской чести и, как наказание, — эта попа мира. А я только и рад. Вот в принципе-то и все!
— Да, брат, ты дал.
— Еще раз говорю: все отлично. Фигово только, что боев, по сути, нет. Тут холмы да предгорья — обстрелы в Гудермесе в бинокль вижу, а тут тишь да блажь. Дела настоящего хочется, а его нет.
Лоренс не форсил и не понтовал. Он действительно был прирожденным воякой, впитавшим с молоком матери любовь к крови, боям и огню. Такие люди не могут жить в условиях гражданской жизни — либо спиваются, либо становятся пламенными революционерами-фанатиками.
— И с личным составом — чвак полный.
— Что так?
— Ну, ротным опорный пункт мой номинально зовется. Два с половиной взвода. И из офицеров — я один. Обещали взводных еще две недели назад привести — все жду. А ты зачем здесь?
— На днях перевели в военную контрразведку…
— Шпиком заделался? — как-то брезгливо, будто опознав в Максиме прокаженного, спросил Андрей. — Макс, ты же порядочным человеком считался?
Михайленко хотел объяснить, что выбор был не по его воле, что его без него женили… Но что-то заставило сдержаться.
— Так надо было, Андрей.
— Да-а! И я тебе зачем? — Голос Лоренса стал подозрительным и холодным.
— Не по твою душу я. Мне надо под видом правозащитника, журналиста или еще кого-либо в Гудермесе поработать. Связь с человеком наладить.
— Один? В гражданке? Без оружия? В Гудере? Ну ты, брат, вернул мне веру в людей. Красавчик! Валить кого?
— Нет, просто переговорить.
— Не хочешь рассказывать — не надо. Чем помочь-то?
— Как продовольственная колонна к тебе придет, я сяду в нее и выгружусь на местном рынке.
15. Придумай мне войну
Утром пришла тыловая колонна. Максим переоделся в гражданку, но его желанию выехать помешало одно обстоятельство. Когда два бэтээра и «Урал» въехали на огороженную территорию, старший колонны ошарашил всех новостью.
— Тут из главка звонили, журналисток, сказали, с собою взять, они репортаж снимают. Сутки у вас — и я их заберу, а так до завтра тут сидеть будем, — вздыхая, сказал он.
— Харчи-то привез? — спросил Лоренс.
— Да, и харчи, и стираную форму…
— Большой, возьми Трандина, разгрузите «Урал», — крикнул Андрей и снова, глядя на Арсена, сказал: — Ну, где твои журналистки?
— В бэтээре. Сейчас выйдут.
