— А-а, так ты чекист свой, войсковой! Ну, это другое дело. Не буду спрашивать, какая нелегкая тебя толкнула на этот шаг. Так вот, Михайленко, я могу рассчитывать на тебя, что нароешь информацию о связях с турками этого субъекта?
— Так точно.
— Ну, на этом и закончим разговор.
Вечером Максим связался с Ханкалой и отрапортовал, что перебрался с «отделом» на сопку к артиллеристам сорок шестой ОБрОН.
— Как в связи с чем? — перебивая помехи, кричал он в трубку закрытой связи. — В связи с ликвидацией здания комендатуры. Прошу разрешения на поездку в Ханкалу…
Получив «добро» от Коновалова, он вышел из палатки связистов. Рохлеев о чем-то говорил с командиром артдивизиона, прибывшим из штаба бригады из-за ЧП, подполковником Репкой.
— А тебе, Репка, — донеслись обрывки фраз генеральской беседы, — я лично репу начищу, если необученный личный состав боевые задачи еще раз пошлешь выполнять. Пошли проверим, что у тебя тут за бардак.
Когда они приблизились к первой пушке, им навстречу выбежал неказистого вида лейтенант и, перейдя, как велит общевоинский устав, на строевой шаг, но делая это как-то по-куриному неуклюже, выкидывая коленца на ходу, стал докладывать:
— Товарищ… — на этом он оборвал свой доклад и попытался разглядеть защитного цвета звезды на плечах Рохлеева. — Э-э-э. Во вверенном мне первом огневом взводе происшествий не случилось. Личный состав…
— Так ты мое звание, лейтенант, назовешь? Или в твоих глазах мухи любовью занимаются?
— Я… э-э, — лейтенант был бледен и дрожал от страха и неуверенности как осиновый лист.
— Фамилия ваша?
— Командир первого огневого взвода лейтенант Толмачев.
— Сколько служишь?
— Две недели.
— Я не спрашиваю, сколько ты в дивизионе. Сколько у тебя выслуги?
— Две недели, — опустив голову в землю, ответил лейтенант.
— Репка, — генерал повернул каменное лицо в сторону командира дивизиона. — Это, бля, что? — И, снова обратившись к лейтенанту, спросил: — А до армии чем занимался?
— Да всем приходилось…
— Образование?
— Медицинское.
— Значит, медиком, был?
— Не совсем. Выпускался по специальности гинеколог, а так как в районе гинекологи были, пришлось ветеринаром в коровник устроиться. Поработал. Не понравилось, и я в армию ушел.
Лицо генерала стало красным, как алое знамя победы. Репка закрыл глаза — было видно, что он приготовился к худшему. Но генерал вдруг во весь свой могучий голос засмеялся. Смеялся он так заразительно, что даже бойцы на дальних орудиях, не слыша сути разговора, стали подхихикивать.
— А что я могу сделать? Ну, нет людей, товарищ генерал. Это все, что получаем. Лучшие-то в разведку и спецназ, а нам вот такое…
— Ну, а как же ты его сразу командиром взвода? Куда он у тебя стрелять будет? Чеченским бабам под юбки?
— Алимов, контрактник, замкомвзвода, его учит…
— Дожили… Замкомвзвода учит взводного.
— Товарищ генерал, если б у меня был выбор… Я и этих-то с трудом…
— Да не оправдывайся. Понял я. Знаю. У всех проблемы. Но, блин, приеду через месяц, чтоб весь личный состав был в идеальной готовности. Уяснил? Иначе я тебе, Репка…
— Репу набьете, — кивнув, закончил фразу за генерала командир дивизиона.
— Так точно, — улыбнулся генерал и пошел к стоящей колонне сопровождения.
«Сегодня он должен улететь в Москву, — подумалось Максиму… — и ждать следующей командировки, понимая, что как бы он ни хотел, тут ничего не исправить…»
31. Остановка в море грязи
Наступившая ночь принесла моросящий дождь и осенний ветер, забирающийся в палатки, в спальные мешки. Ветераны, имевшие ранения, переломы, нянчили, обняв ладонями ноющие в такую непогоду когда-то травмированные кости и посиневшие шрамы. Не мог заснуть и Максим. Из-за недавней контузии в голове сверкали белесые вспышки, жгли раны на ноге.
— Не спится? — улыбнулся старлею, узнав в нем товарища по несчастью, подполковник Репка.
— Ну да…
— К моим годам привыкнешь к вечному недосыпу, — улыбнулся он.
— Товарищ подполковник, вы завтра в Ханкалу едете?
— Нет. В Северный. Но проезжать рядом буду.
— Меня не подкинете?
— Не вопрос.
— Со мною боец мой и начмед комендатуры поедет.
— Решил показания взять?
— Ну, официально — нет. Он должен списать всякие свои лекарства, шприцы и получить новые.
— А неофициально?
— Там видно будет…
К рассвету удалось поспать, периодически просыпаясь, всего пару часов. Ночной дождь превратил дороги в вязкую грязевую кашу, которая к подъезду в Ханкалу закрывала полностью колеса бэтээра сплошной кашей.
Возле КПП в пластилиновый город скопилось несколько колонн. Пробка была вызвана простыми формальностями. У одного из старших колонны даты с печатями были проставлены не в той последовательности, другая колонна вернулась раньше времени. А третья вообще не должна была, по мнению комендантской службы, въезжать, хотя приказ у старшего офицера колонны на это имелся. Остальные же, прибывшие позже, стояли в грязи, не имея возможности просто подъехать к КПП.
— Товарищ майор, — обратился к начмеду комендатуры Максим, не дожидаясь, когда они окажутся на территории Ханкалы, — а расскажите мне подробнее об этих турках?
— Да там история… да, впрочем, как и вся история этой войны. Фонд «Боевое братство» постоянно «подогревает» наши части гуманитарной помощью. Компьютеры, принтеры, одежда… Вот и комендатуре перепало. Жердь же ремонт затеял, а Самохин, разведчик который, отказался бойцов давать — вышел скандал. Самохин не так прост — потребовал письменного приказа. Жердь, само собой, не дал его. Снимать боевые подразделения ради ремонта — можно и по башке от руководства получить… Тут, на беду, рембат из Ханкалы проездом был. Нерабочую технику из гудермесского батальона забирали. Там ротный, ушлый такой паренек, капитан. Он и посоветовал коменданту с турками договориться, что в Ханкале строят дома для офицеров. Само собой, не бесплатно. Вот он часть помощи туда и спихнул.
— И чего турки? Отработали?
— Да там турки-то… Много из Ставрополья, Кубани, наших простых работяг, которым заработать надо. Просто турки там — бригадиры-стройспециалисты. А наши — так, разнорабочие. Вот и приехали один турок и восемь наших. С горем пополам покрасили стены, сварили решетку для КХО, сложили из кирпича пристройку… В общем, по мелочи. С месяц поработали и уехали. Но жаловаться особо — грех: нормально сделали.
— А платки… Платки, которые выдавал Фонд, случаем, не простые?
