На выходе из палатки РЭБ Михайленко лицом к лицу столкнулся с генералом Кровлиным.
— А, вот ты где?! Мы уже волноваться начали. Твой боец Куйбышев на месте, а тебя нет.
— Я, товарищ генерал…
— Потом расскажешь. Шуруй в мою палатку, на совещание. А мне тут нужно потолковать.
— Есть, товарищ генерал!
31. Почерк сапера
В генеральской палатке собрались почти все сотрудники контрразведки ВОГ. Были тут и уже знакомые Максиму сотрудники прокуратуры и ГРУ.
— Так что вы нам хотели рассказать, Михайленко? — спросил, рассматривая рапорт из Гудермеса, Коновалов.
— Как я ранее и говорил, есть информация о лжеподразделении ФСБ, оно связано с деятельностью благотворительной организации. Каким-то образом информация уходит от нас к боевикам. У меня есть основание полагать, что утечка информации связана с работой турецких строителей. Так как они строили здания, включая помещение кафе, могли установить прослушивающие устройства.
— Молодец, старлей. Вот, все вокруг тебя идиоты, один ты умный, — отложив рапорт и скрестив пальцы, сказал Коновалов. — Ты что ж, думаешь, работают турки в Ханкале просто так? Это наши информаторы. Они в связи с местными. Это наши уши, понимаешь?! Неужели ты считаешь, что мы бы просто так их набирали?
— Я не знал, товарищ полковник…
— Да полно вам гнобить старлея, — вдруг резко сказал генерал Кровлин. — Молодость поругать легче. Что у вас еще, Михайленко?
— Вот, нашел схему бочки-фугаса, — сконфуженно сказал Максим и положил на стол документ. — Это частично снимает подозрение с Екимова.
— Уже нет, — поморщился генерал. — Получены данные, что он вместе с отрядом Красной бороды был замечен и помогал ему выехать из района блокирования. Да-да, данные точные.
Эта информация была для всех откровением.
— А бочка… Теперь она роли не играет. Давайте лучше проанализируем, что имеем.
Есть бандгруппа, которая ездит с ксивами ФСБ. Есть благотворительный фонд «Имам-гуль-азама», за которым установлено тщательное наблюдение и которое мы сами чуть не сорвали. — Генерал с укором посмотрел на Кулика.
— Но я-то откуда знал, что эти две чудо-девки наши? — попытался оправдаться Кулик.
— А ты бы чаще телеграммы читал за подписью «совсекретно»! — ответил Кровлин. — И грамотность бы повысил, и проколов бы не допустил. Ну, хрен с тобой. Идем дальше.
— Так это наши? — не удержался Максим.
— Да, товарищ старший лейтенант. И не просто наши, а из центрального аппарата ФСБ, работающие под прикрытием. Из центра. Из Москвы. И мне пришлось краснеть, слушая, как вы попустительствовали разгильдяйству офицера РОП. Если б он остался жив, то выговором бы не отделался. А вы… С вами я еще проведу беседу. Ну, продолжим. Есть информация, что боевики пытаются срочно что-то вывести из Чечни. Что? Не знаем. Судя по ситуации с Лоренсом и вообще общей активности, в том числе и турецких разведслужб, в регионе повезут это что-то. Они здесь, — генерал ткнул указкой в карту. — Согласно нашим данным, покинуть республику они попытаются через дорогу в Гудермесе. И Михайленко, несмотря на аварийное состояние комендатуры, необходимо в кратчайшие сроки вернуться в район. Так как «УАЗ», выделенный ему всего неделю назад, самоустранился, я отдам машину Кулика. К слову, товарищ Кулик поедет вместе с товарищем Михайленко. Вам двоим стоит оправдать себя. Иначе ваша целесообразность как наших сотрудников мне станет непонятна. Идем дальше. Кто-то координирует действия бандгрупп. Кто-то, кто сидит в Ханкале.
— Так Екимов же, — попробовал возразить Андросов.
— Уже после ареста Екимова, по нашим данным, информация уплывала из Ханкалы. Более того, провал операции по уничтожению Смирнова был связан именно с утечкой данных из штаба группировки. А именно, перехват переговоров бандитов позволил понять, что план движения отряда «Витязь», состав и цели были известны боевикам раньше, чем о задаче узнал командир отряда. То есть — информация ушла из штаба. Кто мог ее услышать? Боец-истопник? Дежурные? Могли ли участники закрытого совещания слить информацию — нужно установить в кратчайшие сроки. Воспринимайте это как боевую задачу. Если через неделю я не услышу о ликвидации банды лже-ФСБ, если я не получу информации о том, что и когда хотят вывезти боевики из Чечни и кто в Ханкале сливает информацию, я вас всех высушу. И, Михайленко, чтоб успокоить тебя: твоего фугасно-бочкового деятеля поймали. Установили, с кем из саперов общался Екимов. Провели дознания и обыски. У некого майора Марата Алимова из Урус-Мартана там батальон отдельный, нашли образцы точно такого же фугаса. Он уже задержан и находится здесь, в Ханкале, завтра его в Моздок для допроса отправляют. Можете переговорить. Разрешаю. Все, через неделю жду результатов.
Сразу после переговоров Максим отправился к задержанному Алимову. В маленькой деревянной клетушке комендантского батальона он увидел пожилого, лет сорока пяти-пятидесяти, человека без знаков различия на форме. Мужчина лепил из хлебного мякиша человечка. Его открытое лицо степного акына и совершенное безразличие ко всему происходящему вокруг сразу сбили Максима с толку. Михайленко представился старшему офицеру и после того, как последний позвонил в штаб за разрешением, зашел к Алимову.
— Майор Алимов? — спросил Максим.
— Увы, да, — отложив недолепленную фигурку, ответил задержанный и посмотрел на старшего лейтенанта. — А вы кто?
— Военная контрразведка, старший лейтенант Михайленко.
— Не очень приятно. Но все же здравствуйте. Что опять от меня понадобилось?
— Вот, бумага и ручка, — протянул Михайленко майору канцелярские принадлежности, — опишите, при каких обстоятельствах вы делали из пивной бочки фугас и с какой целью.
Майор принял бумагу и ручку и стал быстро писать. В помещении тишину обрывал лишь скрип пера в руках Алимова.
— Готово, — протянул он лист.
Максим посмотрел на неровный почерк, которым были написаны предложения, начинающиеся не с красной строки, идущие с середины листа по строкам то елочкой, то треугольником, острием, обращенным вниз. Сидя в Гудермесе, Михайленко по вечерам листал брошюры и внутренние наставления по оперативной деятельности ФСБ. Были там страницы и по почеркам. Треугольный неровный почерк говорил о тяжелой болезни внутренних органов.
— Простите, — спросил, не начиная читать объяснительную, Максим, — у вас проблемы с печенью?
— Цирроз, — улыбнулся Алимов.
— И…
— Очень скоро, старлей. Я каждый день считаю. Максимум — еще полгода мне на этой земле осталось.
— Я понял. — Максим собрался уходить, но, задержавшись, вдруг спросил: — Вы краснухой не болели?
— Лет семь назад, — удивился Алимов.
— И вы левша?
— Да, — кивнул тот.
