Девушка, кивнув, ушла.
— Красивая… — протянул Максим.
— Я тебе глаза вырежу, если что, — спокойно, но очень тяжело сказал Мага. — Это моя дочь.
Максим не нашелся, что ответить. Он молча принял сумки, принесенные Тамарой. А позже помог ей донести к машине канистры.
— И не страшно тебе здесь? — спросил, рассматривая правильные черты лица девушки.
— Мне? — Ее звонкий голос привлек внимание отца, увидев взгляд которого, Тамара спрятала улыбку и просто ответила «нет».
— Прощай, Мага, и — спасибо.
— Не умри, смотри. Хотя ты, похоже, ищешь смерти?! Переждал бы. Это чувство уйдет.
— Все уйдет, Мага. Рано или поздно.
— Не все. Остается память. А в чем память будет о молодом офицере, погибшем по собственной безмозглости?
— А в чем будет память о спокойном старом офицере, который не смог ничего изменить? Даже себя?
— Тебе видней. Давай, поезжай.
Максим понесся по дороге. Через минут двадцать он уже был в Толстой-Юрте.
Сняв ствол с предохранителя и дослав патрон в патронник, он постучался в дверь знакомого дома.
— Салям, Руслан, — сказал он открывшему дверь хозяину и, толкая его грудью, зашел во двор. — Разговор есть серьезный…
— Я, что я…
— Иди в дом.
Они прошли на кухню. Там, за конфорками и кастрюлями, хлопотала жена.
— Скажи, чтобы оставила нас.
Женщина не стала ждать, когда ей это скажет сам Руслан, и быстро вышла.
— А теперь будь внимательным, — тихо и спокойно проговорил Максим и положил на стол перед Русланом схему бочки-фугаса и иные документы, переданные майором-краповиком. — От этого зависит твоя жизнь.
— Но я… Что я должен… Откуда я знаю… — пытаясь улыбнуться, но заметно нервничая, затарахтел Руслан.
— Я не шучу. У тебя и у меня есть пять минут. Посмотри почерк и скажи, чей он. Время пошло. — Михайленко снял часы и положил их на стол.
Наступила тишина, в которой слышен был лишь ход стрелки.
— Я не знаю, чей это.
— Прощай, Руслан, земля пухом, — Максим поднял автомат. — Ты же мулла. Самый грамотный в районе. Это писали тоже где-то здесь — либо в Червленой, либо в Толстой-Юрте. Ты должен знать. Почерк очень ровный. Хотя — чего это я… Прощай.
— Нет, — зажмурившись и чуть присев, сказал Руслан. — Я попробую вспомнить.
— Осталось три минуты.
Руслан весь вспотел. Он вглядывался в почерк. Потом посмотрел на Максима.
— Это почерк Екимова… — тихо сказал, вжавшись всем телом в стул, Руслан.
— Это твой почерк, собака… — ответил Максим.
У Руслана на глазах выступили слезы.
— Я не хотел… Они меня заставили… — как бы оправдываясь, начал он.
Максим знал, что делает: сначала надо надломить человека, иначе в короткий промежуток времени информации не добыть. Он еще на выезде из Ханкалы понял, кто автор документа, сравнив почерк доносов, хранившихся в папке Екимова, с бумагами, переданными краповиком. Радиоперехваты в Толстой-Юрте и время первой встречи с Русланом тоже говорили о многом. Руслан тогда моментально отчитался перед связным Смирнова, кто пришел и что спрашивал.
— Так, родное сердце, теперь без вранья. А времени все меньше. Вот фотографии, — Максим достал фотографии, сделанные Куйбышевым. — Кто из этих офицеров был здесь, когда провозили арабов? Смотри на часы, осталось две минуты.
Руслан, облизывая губы, начал перебирать фотографии.
— Вот этот. Он был.
На заднем плане снимка за спиной начальника оперативного штаба возле машины стоял капитан рембата — высокий русый парень с улыбкой деревенского пастуха, у которого сбежала корова, но ему плевать. Капитан что-то говорил солдату — водителю КШМ комендантского полка. Такого оборота событий Максим не ожидал. Он недоверчиво посмотрел на Руслана. Казалось, он уже готов — в таком состоянии трудно врать. Либо очень хорошо играл.
— Так. Осталась минута. Теперь подробно расскажи, кому именно ты говорил о нашем приезде с Екимовым. Позывной, фамилия, место нахождения.
— Меня же убьют.
— Могут. А я точно.
— Рафик. Рафаэль Хасанов.
— Позывной?
— Ра… Рафик…
— Частота?
— Я не разбираюсь. Вот, ставлю на эти цифры, — показал Руслан бумагу с записанной частотой и временем смены частот.
— Тащи передатчик.
— Меня убьют, если узнают… Всю семью убьют…
— Тащи, завтра верну. Кто этот Рафик?
— Из Червленой. Он связной. Кому передает — не знаю.
— Тебе, Руслан, повезло. Ты очень живучий. Может, и до счастливого будущего доживешь. Теперь поехали.
— Куда?
— Ой, Руслан… Ты же мулла… На все воля Аллаха. И немножко моя. Поехали. Завтра вернешься.
— Все?
— Как получится. Ты же верткий. Я тебя побью, если надо. Скажешь, взяли в заложники… Или нет… Лучше завтра с утра побежишь к своим и расскажешь, что тебя взяли контрразведчики. И били, чтоб узнать частоту… Ты не сказал, но передатчик уже в Ханкале… Может, и пронесет тебя…
— Понял.
— Ты же знал, что этим кончится?!
— Я не думал, что вы тут надолго. Через год-два вас уже здесь не будет при любом раскладе.
— Считаешь, что снова вывод войск?
— Нет. Передадут власть нашим… А вас постепенно будут убирать. Уже сегодня ваших сажают, как кроликов…
— Не твоего и не моего это все ума дело…
— Ошибаешься, — Руслан криво усмехнулся. — Это моя земля. И это мое дело.
Оставив Толстой-Юрт позади, но не сворачивая к Червленой, Михайленко заехал в «зеленку». Укрыв «УАЗ» ветками, чтоб не было видно с дороги, и оборудовав себе рядом импровизированный замаскированный наблюдательный пункт, с которого было бы видно любой транспорт, идущий в сторону Червленой или Толстой-Юрт, Максим достал записи переговоров, фотографию капитана, документы, переданные офицером «Витязя». Передатчик включил на прием.
— Садись сюда, — указал он место рядом со станцией Руслану. — Время подумать у тебя пока есть…
— Михайленко говорит, — зажав тангету на передачу, спокойно проговорил старлей.
— Кто? — многозначительно спросил Радчиков.
— Михайленко. Примите частоту с позывным. Сейчас я буду связываться. Отследите, откуда идет сигнал.
— Тут все на ушах, Максим. Тебя под суд Коновалов отдаст.
— Отследите сигнал — это срочно.
